Невозвратные дали. Дневники путешествий

Поэтессы привычно и грустно покоряются решению старших: ждут — приветствуют — благодарят… и, когда от нас отсев, наши юноши углубляются в свой разговор, мы под сенью качающихся в ветерке морском ветвей (шум волн перед дворцом Айвазовского[108] доносится ритмично и беспрепятственно, Женя — поэт и я — не-поэт (стихи мои пять дней назад? После 28 лет — одни? Einmal ist Keinmal…[109]) беспрепятственно проваливаемся в содержанье стихов поэтесс этого волшебного города — и чудом не менее фантастичным, чем Гринландия — это оказываются превосходные стихи… От того и провалились мы — беспрепятственно! Настоящие души. Настоящее сердце. Настоящие рифмы… И я на миг позабыла Валерика и Андрея, и не хочется — уходить… Опрокинулось все: долгом стали Андрей и Валерик, желаньем — эти две женщины…

В осеннюю песню распахнуты двери.
Здесь листья сумаха, как алые перья,
Стоцветною гаммой кустарник на кручах,
Прощаясь, пылает красою горючей.
Лиловое, желтое в ало-зеленом,
Звенит разноцветье малиновым звоном!
…Лесная тропинка по горному склону,
Недвижные мачтовых сосен колонны,
И где-то в вершинах — чуть слышные шумы…
И рокот потока в ущелье угрюмом,
И старого ворона крылья в паренье,
И белка на ветке в игре светотени,
И дальние горы в опаловом свете,
И легкий, на хвое настоянный, ветер,
И неба сентябрьского яркая просинь…
Вхожу, будто в песню, я в горную осень.

<Н. Крестинина>

Вещи (шутка)

Вещи не любят насилья

Так же, как и люди,
За нашу власть над ними
Они тихонько мстят,
Положишь вещь куда-то
И тотчас же забудешь,
И ищешь наугад.

Вещи бывают злыми,

Они не так добродушны,
Очень бывает обманчив
Даже их внешний вид.
Вот, например,
ваша личная
Пуховая подушка
И та уколоть вас коварно
Пером норовит!
Вещи бывают капризны,
Бывают строптивы вещи,
Индивидуальный
К каждой нужен подход:
Щетка ли это зубная,
Щетину сорящая вечно,
Иль ж допотопный
Прабабушки комод.
Если не так положишь,
Если не так поставишь —
Будут ломаться, падать,
Нудно скрипеть по ночам.
С их характером трудно,
Приноровляться устанешь,
Как уживаться с ними —
— Не понимаешь сам!
Ну, а если теряешь —
Вдруг становится грустно,
Ищешь вещь, как друга,
«Где ты, — думаешь, — где?»
И без нее, как взглянешь,
И неуютно, и пусто…
Видно, еще и чары
Вещи в себе таят!

<Н. Крестинина>

Но желанье привычно-покорно, и мы встаем и прощаемся. И… уходим.

Вот тут, должно быть, и произошло это — с моим молчаньем, с Валериком, с его сейсмографической грустью. А затем — пляж; прохлада (октябрь!). Мы, Женя и я, медленно раскутываемся на морском, но теплом ветру (Жене привычны простуды, даже пневмонии, но ей угодна — свобода, радость дыханья! Я — ни разу пневмонией не болела, я человек закаленный, я полгода назад мчалась по льду на беговых коньках…). И мы вместе, и нам хорошо. Вполне бессловесное понимание!..

Наши мальчики — в майках, в трусах, мокрые от купанья, бегают взапуски — и прыжком через что-то — по берегу. За их (ничего не понимаю в мужском теле, нравилось только — женское…) мужественными? юношескими? какими-то там телами — беспрепятственна сине-зеленая даль…

Женечка, вот такое же море — в Нерви и в Ченце… нам с Мариной было 10 — и 8 лет! И в Анапе! Еще жив был Митя…