Невозвратные дали. Дневники путешествий

А в 1942 году, когда немцы подходили к Москве, больница оказалась в зоне оккупации, и немцы, освобождая ее под госпиталь для своих раненых, расстреляли всех больных. И так погиб редчайшего гения музыкант, Котик Сараджев.

Родной брат Котика, Нил Константинович — человек редких достоинств, необычайной мягкости, интеллигентности, благородства, очень похожий, даже больше, чем Котик, на своего дирижера-отца. Он и его жена Галина Борисовна[394] (она по матери из старинного дворянского рода[395]) — мои близкие друзья, об облегчении болезней которых молюсь Богу.

Помню и отца Котика, пожилого красавца, смуглолицего, с картинной отточенностью черт, чертившего точный узор дирижерской палочкой, зажигая в воздухе звуки упоенного им оркестра…

В заключение о Сараджевых хочу сказать, что мой очерк о Котике был опубликован в журнале «Москва» (в 1977 году, в № 7), затем — в двух изданиях, отдельной книжкой. Потом еще раз в книге «Моя Сибирь», более ранний вариант, журнальный, под названием «Московский звонарь». Мне радостно, что «Сказ о звонаре московском» был, хоть и в сокращенном виде, переведен на армянский язык и опубликован в журнале «Советакан харвест»[396] с портретом Котика и страницами его нот. Это мое единственное сочинение, переведенное и выпущенное в Армении.

А моя многолетняя дружба с Мариэттой Шагинян[397]? О самой Мариэтте я написала отдельно, — очерк о ней в моей готовящейся в издательстве «Отечество» книге. К ней я водила тогда молодого талантливого поэта Валерия Исаянца[398], с которым познакомилась у Марии Степановны Волошиной в Коктебеле. Там же бывала моя подруга Татьяна Спендиарова[399], дочь композитора, классика армянской, даже более — мировой музыки. Она по просьбе моей написала предисловие к книжечке Валерия Исаянца, изданной в начале 70-х годов в Ереване. Таня Спендиарова вспоминается мне в Коктебеле, в Москве, — веселая, удачливая, любившая танцевать, умевшая пошутить, заражавшая других — весельем. Была прекрасным переводчиком — переводила европейских поэтов. Но в жизни Тани была трагедия — у нее умер двенадцатилетний сын, заменить его приемным мальчиком она не могла и брала на воспитание девочек. Одну из них, очень ее любившую, у нее выкрали. Это сделали, когда та несколько подросла, родные девочки. И тогда она взяла на воспитание другую. Может быть, от этих переживаний она стала постепенно угасать…

Встречи, встречи… Аню Саакянц[400] помню прелестной девушкой, дружившей с моей племянницей Алей Эфрон[401]. Первую книгу о моей сестре Марине, изданную в России, написала она.

А мой литературный секретарь-редактор Станислав Айдинян, талантливый и образованный. Он написал свою художественную версию «Фауста»[402], и известный писатель, живущий в Париже, Мамлеев[403] предварил ее своим предисловием[404]… Станислав по отцу — армянин из западно-армянского рода, из Греции. Имя отца его, Артура Айдиняна[405], в 1950-х, 60-х годах гремело. Он — знаменитый тогда певец. На его концерты трудно было попасть. В Киеве, или во Львове, например, зал, где он пел, приходилось оцеплять конной милицией, огромная толпа молодежи рвалась внутрь…

Непревзойденный маэстро пения, Титто Скиппа[406], стоя аплодировал Артуру Айдиняну, когда он исполнял «Марекъяре», а ведь он сам был коронным исполнителем этой песни. Большим поклонником Артура Айдиняна был Генрих Густавович Нейгауз[407], на которого обижались его ученики, когда он в часы уроков уходил на концерты певца…

Сколько внимания и сил дал искусствам и музыке этот народ!..

Потрясенная грандиозным землетрясением, четыре года назад, я послала в центральную армянскую газету слова сочувствия и скорби[408]. Мое небольшое послание, написанное 10 октября 1988 года, называлось «К Армении». Приведу его без пропусков, так, как оно было написано:

«Думаю я, что в каждом сердце сейчас самая сильная боль — это природное бедствие, выпавшее на долю Армении. Весь мир потрясен страданием армян — и это сплотило страны нашей планеты, давно уже, с давних времен не испытывавшей такого землетрясения. Все народы рванулись выразить невиновному в грянувших бедах армянскому народу сострадание, сочувствие, желание помочь его великому горю!

Вместо городов — горы камней — это библейская картина разрушения, и только одно приходит на ум мыслящему и чувствующему человеку, только с одним это может сравниться — с концом мира.

И не для того ли это послано нашей стране, чтобы поняли те, что таят в душе вражду, — что они тем самым навлекают на себя кару Того, кто выше храмов, которые в безумии своем разрушают враждующие, чтобы поняли, что их, в свою очередь, может ждать участь неведомая и грозная…

Скорблю со всеми скорбящими!»

Анастасия Цветаева

на 95-м году жизни