Поздние тяжелые роды. Еще в роддоме ей предлагали отказаться от ребенка. Говорили, овощем вырастет, если не умрет. Но не умер и не овощ. Только ребенок. Как был, так и остался. Не понимает, что творит. Нежный мальчик. Добрый. Искренний. Никого, кроме него, нет, не было и не будет. Ради него все это. Все эти экологи, чтоб им… Надо Аркашу туда отвезти и оставить. Там лучше – и медицина, и уход. Здесь его в дурку отправят при первой возможности. А если с ней что случится? Нет, лучше за границу. Пристроить в клинику. Она их видела – чистенькие, светлые, радостные. Кто-то коробочки клеит, кто-то из бисера браслеты плетет. В наших его привяжут к кровати ремнями, укол сделают, чтобы признаков жизни не подавал. Ей давно советовали – мол, положи в психушку, через месяц будешь свободна как ветер. Умрет Аркаша, и никаких проблем. Сколько раз она об этом задумывалась? Каждый день. Чем старше становился сын, тем страшнее становилось, тем чаще она думала о том, о чем мать не может, не должна, не имеет права помышлять – избавиться от собственного ребенка. Когда начала ездить за границу, когда увидела, какими бывают клиники, поняла, ради чего вся авантюра. Ради Аркаши. Разузнать условия и оставить его в клинике. Все ради него. Заплатить за годы вперед. Она оправдывала сама себя – сколько еще она сможет о нем заботиться? Сил уже никаких. Давно закончились. И второе, третье, пятое дыхание закончилось. Невозможно так жить, в постоянном страхе за него. На секунду не расслабишься, не уснешь. Раньше, в детстве, у Аркаши то судороги, то подергивания по ночам начинались. Сворачивался вдруг клубочком, не плакал, пыхтел, сопел. Сколько врачей обошли, сколько специалистов его смотрели. Говорили: «Мамочка, а что бы вы хотели? Сами все знаете. Нет лекарств, нет волшебного средства, терпите. Если не можете, определите в больницу». А как объяснить, что да, все знаю, все понимаю, но не могу определить. Умрет ведь без заботы и ухода. Без матери сын – не жилец. Вот там, за границей, да. Она видела, как такие же дети, как ее Аркаша, с этой гадской морковкой возятся и счастливы. Как они рисуют, играют на музыкальных инструментах. Одеты не в рванье, не в халаты больничные, не в штаны драные и мерзкие, а в чистые рубашки, джинсы. Едят не баланду больничную, а киви на завтрак и пудинг на ужин. Там ему место, и она жизнь положит, чтобы его туда устроить. Ей не надо, она уж как-нибудь доживет. Но Аркашу надо любыми путями. Все эти поездки, махинации ради одного – устроить сына в заграничную клинику. Она умрет, он и не узнает. Пусть живет, сколько сможет. Ящики сколачивает, из глины горшки лепит, что они еще там делают? Такие дети… Здесь – уроды, отбросы, никому не нужные, а там – люди. Некоторые даже свадьбы играют, живут вроде как семьей. Им ведь тоже нужна семья. Хоть кто-то рядом родной.