Неврозы. Теория и терапия

В заключение мы не забудем указать на то, что он выздоровеет, несмотря на свой – вполне симптоматический – скепсис, в любом случае, даже если не будет в это верить, ничего не будет для этого делать и даже если «встанет на голову». Ведь пациент с эндогенной депрессией с самого начала не будет верить нашим благоприятным прогнозам; он не сможет в них поверить, поскольку скепсис и пессимизм относятся к симптомам эндогенной депрессии: он всегда найдет «волос в супе» и «не пощадит ни одной волосинки ни на своей, ни на чужой голове». Он всегда будет упрекать себя в том, что принимает слишком мало участия в сотрудничестве. Но даже если он сам себя не будет считать по-настоящему больным, а в соответствии со своими болезненными самообвинениями всего лишь «запущенным» или же больным, но при этом неизлечимо больным, – в конечном счете он все же зацепится за слова своего врача и за ту надежду, которая от них исходит. С помощью психотерапии мы должны стараться создать определенную степень осознания болезни, выходящую за яркое ощущение болезненности, сопровождающее эндогенную депрессию. Нам уже известно, что человек с эндогенной депрессией едва ли способен воспринимать ценности в самом себе, в других, в мире. Тем более мы должны указывать ему на то, что его слепота по отношению к ценностям, его неумение отыскать в себе ценность, а в жизни – смысл относится к симптомам его психического заболевания. Даже более того: то, что он сомневается, лишь доказывает, что он страдает эндогенной депрессией и что благоприятный прогноз вполне оправдан.

Пациента нужно побудить к тому, чтобы он прекратил судить о ценностях или их отсутствии, о смысле или бессмысленности своего бытия на основании своей печали, своего страха и своего отвращения к жизни, ибо такие суждения диктуются лишь его болезненным ощущением жизни, и возникающие таким образом (кататимные) мысли могут быть и неверными.

Ранее мы говорили о том, что нам нужно настойчиво и усиленно указывать на то, что пациент болен, в каком смысле он болен, по-настоящему болен; все эти психотерапевтические старания должны расширить патогномическое ощущение болезненности в направлении осознания болезни, пробудить и не дать снова заснуть собственно разуму, осознанию, освободив пациента от всех обязательств. На этом основании обычно мы выступаем за то, чтобы и в случаях легкой эндогенной депрессии наполовину ограничить профессиональную деятельность, но не прерывать. Эта мера оправдана постольку, поскольку, как это обычно обнаруживается, работа – это единственная возможность для пациента отвлечься от собственных мрачных мыслей. При этом по понятным причинам мы говорим скорее о дневном труде и советуем пациенту не заниматься никакой регламентированной работой в первую половину дня и оставаться по возможности в постели. Ввиду спонтанных вечерних ремиссий и утренних обострений тревожного возбуждения, столь характерных для эндогенной депрессии, пациент реагировал бы на любую работу в первую половину дня глубочайшим ощущением неполноценности, в то время как после обеда он будет склонен видеть в ней то, чем она должна быть: отвлекающим «заданием на прилежание», которое, по крайней мере в удачном случае, поможет смягчить его чувство профессиональной неполноценности.

Мы не освобождаем его лишь от двух обязательств. Напротив, мы должны требовать от пациента две вещи: доверия к врачу и терпения по отношению к самому себе.

Доверять – значит верить в стопроцентно благоприятный прогноз, который делает врач. Ему стоит, должны мы ему объяснить, лишь увидеть, что для себя самого он представляет единственный случай подобного рода из известных ему, однако мы, врачи, повидали тысячи таких случаев и можем проследить их развитие. Кому же ему стоит верить, спрашиваем мы его, себе или специалисту? И пока он – продолжаем мы – не оставляет надежду, опираясь на наш прогноз и диагноз, мы, специалисты, можем себе позволить не только надеяться, но и быть уверенными в нашем для него столь благоприятном прогнозе.

И терпение – опять же в отношении благоприятного прогноза его болезни: терпение в ожидании спонтанного выздоровления, в ожидании того, что тучи, затемняющие горизонт его ценностей, рассеются, чтобы открыть ему вид на ценность и смыслонаполненность бытия. Таким образом, в конце концов он сможет позволить своей эндогенной депрессии уйти, как туче, которая хоть и может заслонить солнце, но не заставит нас забыть, что солнце все равно есть; точно так же пациент с эндогенной депрессией должен будет схватиться за мысль, что его психическая болезнь способна затемнить смысл и ценности его бытия, так что он не сможет найти ни в себе, ни в мире ничего делающего его жизнь достойной проживания, – но что и эта ценностная слепота пройдет, и он увидит отблеск того, что Рихард Демель однажды облачил в прекрасные слова: «Смотри, как болью времен играет вечное блаженство».