Невская битва

С отчеством у Александра тоже было разнообразие. В торжественных и чинных случаях его величали Александром Ярославичем. Однако священники и мо­нахи обращались к нему — Александр Феодорович, потому как отец его в крещении был вовсе не Ярослав, а Феодор. Первый раз Саночка услыхала такое обращение к мужу от игуменьи, пришедшей с поздравле­ниями на третий день после новгородской свадьбы.

— Здравствуй, дорогой братик, Александр Федо­рович, — сказала она, низко ему поклонившись.

Оказалось, это была бывшая Евфросинья Михай­ловна, невеста преждевременно, незадолго до свадьбы скончавшегося старшего Александрова братца. Его, кстати, тоже звали Федором. И дядька-кормилец у Александра был Федор Данилыч. Сплошные Федо­ры! Этот последний много места занимал в рассказах мужа о своем детстве. В прошлом году дядька стал бо­леть и отпросился из шумного Новгорода в родной свой город.

— Вот поедем, Саночка, в наш Переяславль, уви­дишь, какой у меня дядька Данилыч, — мечтал Алек­сандр.

А хорошо было бы и вовсе туда, в Переяславль, на­всегда жить уехать. Пусть бы новгородцы забесились и опять не всхотели Александра своим князем. Оказы­вается, бывало таковое. Александру тогда лет девять было. Взъярились новгородцы, удумали вкупе со псковичами задружить с немцами. Князь Ярослав с женой Феодосией из Новгорода уехал, а сыновей, Александра и Федора, с пестуном Данилычем оставил тут. Но потом Данилыч с княжатами тоже вынужден был тайно бежать, ибо смута разгорелась нешуточная. Тогда-то они год целый в Переяславле прожили, но, увы, в Новгороде начались бедствия, голод, землетря­сение, мор, затмение солнца, и пришлось новгородцам слать послов в Переяславль и просить Ярослава с сы­новьями возвратиться к ним править. А жаль.

Впрочем, как это жаль! Ведь тогда, глядишь, отец бы ее за другого кого замуж отдал. Нет уж, какова судь­ба, так тому и быть. Да и то сказать — Новгород. Если попривыкнуть, то оно и ничего так жить тут, даже ста­новится забавно и любопытно. Размерами своими он, конечно, ужасает, но чего только здесь нет, каких не напридумали люди всякостей! В лавках товары таковы, что, скажем, в Полоцк и не успеют дойти, тут все рас­хватывается, хотя и в количестве немереном. Новгород-ки — щеголихи, обожают менять наряды, диадемы, серьги, обручья, ожерелья и прочие дивованья. Хо­чешь — жемчужные, хочешь — стеклянные, хочешь — бронзовые, хочешь — златые али серебряные, хо­чешь — алатырьные… И тут и там стригальные заведе­ния. И женские, где тебе по твоему желанию косы как хочешь красиво уложат, тебя саму приукрасят: и при-беленят, и присурмянят, и прирумянят, да так, что яко солнышко засияешь. И мужеские, где всякую овощь те­лесную — усы-власы-бороду — подстригут ровнехонь­ко и причешут так, что и самый неблаговидный страхо­люд сделается пригоженек. Да мало того, приублагово-нят, дабы от тебя не смрад шел, а ароматы заморские.

И затейники новгородцы, каких свет не видывал. Сколько же игр насчитывается тут! Хорошо будет рожденным ею детишкам наслаждаться своими дет­скими годами. Вон тебе в свайку раскольцовываются, а вон щучку тягают, а там в раззявки режутся. Не же­лаешь бегать — сиди и учись в таблеи играть, в шахи ли, в шашки ли, в нарды или другие таблейные игры, их множество. Не желаешь сидеть — гоняйся в тыч с кожаным, набитым шерстью, мячиком. Надоело в тыч — играй в подкидку, в перекидку, в тычку, в лунки, в касло, в свечи, в постриги… Это только те игры, которые она успела покамест изучить, а была бы она мальчиком, то все бы уже усвоила.

Мальчиком хорошо быть, весело, но да вырас­тешь — изволь идти на войну. А этого счастья Саночке не понять. И за что люди воюют? Дружили бы да игра­ли друг с другом, но нет — что ни год, так повсюду бьются. Вот радость, скажите! В книгах читаешь — и все одно, как кто кого бил-побивал. Книг здесь много, либереи немереные, читай всю жизнь — и то не перечи­таешь. Саночка взялась все подряд читать, но игуменья Евфросинья навела в ее чтении строгость, советовала начать умные книги, в коих содержатся мудрые мысли Виргилия, Аскилопа64 , Платона, Галиново65 устроение, Аристотеля, Омировы66 сказания. Делать нечего — хоть и скучновато, а понемногу стала вчитываться. И оказа­лось, что умнеть — тоже радостно.

Имя Евфросиния приятно было для полоцкой княжны — в ее родном Полоцке на всю Русскую зем­лю воссияла великая праведница, преподобная Евфро­синия, тоже игуменья женской обители. Но все равно, не с нею дружила здешняя, новгородская Евфроси­ния, а с неудавшейся тещей своею, чтя общую потерю: одна — жениха, другая — старшего сына.

Не дай Бог такой же участи их первенцу, Васильку! Вот он лежит сейчас и журчит себе самозабвенно в сво­ей колыбельке, радуясь новому очередному дню своей жизни, и неужто может случиться такое, что будешь растить, растить его, наполняя его своим любовным дыханием, а он потом сгинется в одночасье от неведо­мой болезни или падет в первом же бою с проклятым ворогом… Лучше об этом не думать.

— Который ему сегодня денек будет, Леско?