Невская битва

В ушах у Саночки проснулись рождественские ко­лядки. Они звучали в тот день, когда начались первые родильные схватки:

Добрый вечер, княже, светлый господарю!

Радуйся, ой радуйся, земле.

Сын Божий народился!

Застилайте столы килимными полстями!62

Радуйся, ой радуйся, земле.

Сын Божий народился!

Воспоминание птицей понесло ее в ту первую брач­ную ночь, когда, сколь сие чудесно, и зачался их пер­венец. Как можно было не вспоминать это! С тех пор, едва проснувшись, она сразу вспоминала, как Алек­сандр расплетал ее девичью косу. В тот миг она испы­тала неизъяснимое наслаждение, в которое вылились все ее ожидания последних дней, в глазах закружи­лось, она с трудом дотерпела, пока он расплетет длин­ную и толстую косу до самого затылка, и упала, как в омут, в его объятья.

Потом, когда она пришла в себя, ей стало очень смешно при виде того, как новоиспеченный муж ее са­мозабвенно спит сном земли, только что отдавшей лю­дям урожай свой. И она долго гладила его волосы и ли­цо ладонью, любуясь Александром, покуда и сэма не уснула. Среди ночи он разбудил ее, как осенний ветер будит и терзает спящую ночную рощу, и это было еще лучше, чем в первый раз, в дивном полусне. А когда она проснулась утром, то к великому удивлению свое­му мужа в постели не обрела. Всполошилась, а оказа­лось — он уже ускакал с отцом и отроками на раннюю ловлю с соколиками и ястребками, доставшимися ему в невесточьем.

…В зыбке самозабвенно журчал, гулил и курлы­кал плодик той первой брачной ночи.

Народ новгородский на Рождество Христово в хра­мы потек, а княгиня Александра Брячиславна рожать надумала. Но ее все утешали — коли на такой великий праздник дитя родится, разве ж сие дурно?

Ах, как она этот Новгород возненавидела с первых же дней! Она и вообразить не могла в самых страшных снах, что бывают такие места на свете, где столько на­роду живет. Да не просто живет, а бурлит и клокочет, словно кипящая вода в котле. Страшная вечевая пло­щадь, мощеная не камнем и не деревянными плахами, а перевернутыми нижними челюстями коровьих чере­пов… Как ступила на нее впервые княгиня Александ­ра, так и стошнило ее.

В Новгород отправились из Торопца через несколь­ко дней после венчанья. Там уготована была встреча с Александровой матушкой и вторая свадебная каша. И хоть ведомо было Брячиславне про излишнюю скромность своей свекрови, все равно причудливо по­казалось ей, когда она увидела ее в самых простых одеждах и без единого украшения.

—    Ну, здравствуй, добрая невестушка, — поцело­вала ее свекровь, оглядев с ног до головы.

—    Здравствуй, матушка Феодосия Игоревна, — ответила Александра и вдруг дерзко прошептала: — А я уже не порожняя!

—    Откуда знаешь? — удивилась теща.

—    Откуда знаю — не знаю, а знаю… — сказала Саночка и зарделась.

—    Аль с первой ночи и понесла?

—    С первой, матушка…

—    Вот и лучше быть не может! Дай же я тебя еще раз поцелую!

Со свекровью у Саночки быстро заладилось, и она часто радовалась — неизвестно, что бы было, если б у князя Ярослава не умерла первая жена, половецкая хатуня. Глядишь, половчанка не была бы такая добрая. Да и вторая жена у Ярослава, говорят, была своенрав­ная, дочь Мстислава Удалого. Поссорившись с тестем, Ярослав бился с ним в сражении под Липицей, потер­пел поражение и потерял Ростиславу — Мстислав по­просту отнял ее у него. А, говорят, он любил ее. Но, сла­ва Богу, женился в третий раз на хорошей. Вон сколько ему Феодосия сыновей и дочек наметала! А главное — родила для Саночки любезного мужа, Александра. И такая строгая, всегда незаметная. Будто и нет ее, а глянешь — да вон же она сидит себе молчком. Сказы­вают, таковою стала лишь после смерти старшего сына, умершего от непонятной скоротечной хвори. Она тогда решила, что излишне доселе наряжалась и украша­лась, и поклялась впредь быть тихой и никуда не отлу­чаться от могилы в Юрьевом монастыре, жить только в Новгороде. Посему и на первой свадебной каше в То-ропце не присутствовала. Да и в Новгороде, когда тут вторую кашу чинили, недолго в веселье участвовала, ибо бежала всякого житейского игралища.

Много было странностей в Новгороде. Вот хотя бы взять то, как Александра тут называли. Матушка зва­ла Сашуней, новгородцы в обиходе именовали его Ле-ско или Садко. Если всюду на Руси и можно было ус­лыхать окончание имени на «ко» — Василько, Митко, Левко, то тут всех без разбору так укорачивали. Миха­ил — Мишко, Федор — Федко, Андрей — Ядрейко, Юрги — Юшко. Правда, Садком Александра звали редко, потому что почитали другого Садка, жившего лет пятьдесят тому назад. То был богатый гость, ку­пец, каких не сыскать. Он даже мерялся богатством — кто богатее, он, Садко Сытныч, али весь Господин Ве­ликий Новгород! Поют о нем, будто он ставил свою го­лову об заклад со многими купцами противу всех их лавок и вытащил из Ильмень-озера златоперых ры­бин. Но не токмо лихачествовал, а и построил на свои пенязи63 огромный храм во имя Бориса и Глеба. Алек­сандр его за то сильно почитал, особенно уважая па­мять сих братьев, русских первомучеников.