Невская битва

—    Ну, коли Преслав, то тебе нельзя не просла­виться. Так и быть, замолвлю кормщику, щобы отпу­стил тоби вмисти с нами на битву.

—    Спаси Христе Боже за такое добродийство! — обрадовался ладейщик.

Александр рассмеялся, нежно приобнял ладейщи-ка Преслава и отправился на дно ладьи спать бок о бок с дружинничками — теперь уж до самого утра.

Глава седьмая

НЕРОН

Несколько лет подряд то там, то сям, в разных зем­лях и княжествах Руси происходили страшные убий­ства монахов и священников. Несчастных мучеников находили исколотыми и изуродованными до неузна­ваемости. Это происходило то на Волыни, то в Гали­ции, то в Полоцкой земле, то в Киевской, то в Пин­ской. Ясно было, что душегуб ненавидит именно тех, кто посвятил себя служению Господу, и потому его прозвали Нероном в честь известнейшего в древности гонителя христиан. Поймать или хотя бы выйти на след дьявольского слуги никак не могли, и потому в представлении людей сложился образ поистине де­монический — страшное, огромное и в то же время ловкое, пронырливое чудовище. Каково же было бы народное удивление, если бы Нерона поймали и увиде­ли существо неказистое, тщедушное, с перепуганны­ми, бегающими глазками, все какое-то зашибленное и оттого постоянно испускающее дурные запахи, свя­занные с нездоровым пищеварением.

Он появился на свет в ливонских землях, в русской крестьянской семье, хотя и поговаривали, будто мать родила его не от собственного супруга, а от некоего беглого черта, шатавшегося по деревням и селам и со­вращавшего разных дур. Таковое предположение ста­ло вскоре подтверждаться, когда младенца крестили. Он страшно сопротивлялся и, в отличие от обычных детишек, которые успокаиваются и даже засыпают вскоре после совершения сего таинства, новокрещен-ный ребенок, нареченный Иваном, после погружения в купель еще больше разорался и бился так, что вы-

скользнул из рук священника на пол, хотя почти не ушибся. И дальше, сколько бы его ни приносили в храм Божий, он всегда выказывал не просто неудо­вольствие, а сильную и громкую ярость. Причастие невозможно было вложить ему в уста, а если и удава­лось, то он тотчас исторгал из себя Святые Тайны.

Подрастая, Иван внешне ни единой чертой не про­являл сходства со своим отцом, чем лишний раз под­тверждались слухи, возникшие при его рождении. В конце концов, когда мальчику исполнилось лет во­семь, родители отвезли его в Минск и отдали в услуже­ние одному ремесленнику. Там он прожил год, но по­скольку отказывался не только от постов, но и от все­го, что было связано с Церковью Божьей, ремесленник сплавил его другому. Так Иван и стал переходить из рук в руки. Из Минска переселился в Пинск, из Пин-ска — в Туров, из Турова — во Вручий и так далее. И везде к нему быстро начинали относиться с подозре­нием и опаскою, ибо он нисколько не скрывал своего неуважения к Русской вере. Войдя в юношеский воз­раст, он требовал, чтобы его называли Янисом, объяс­няя это тем, что, мол, он по происхождению — латыш, то есть представитель латинизированного ливонского славянства. Парни его не раз бивали, девушки сторо­нились, и ни одна не согласилась бы даже подумать о том, что за этого «Яниса» можно пойти замуж.

В итоге сей странный человек, достигнув возраста двадцати пяти лет, оставался неженатым. Он озлобил­ся на весь мир, в коем ему словно бы и не осталось ме­ста, и искал причин не в самом себе, а в людях и осо­бенно — в служителях Божьих. Тогда же он и совер­шил первое злодеяние, умертвив монаха, шедшего из одной обители в другую по дороге из Чернигова в Ки­ев. И впервые в жизни он испытал некое душевное об­легчение. Ни тени раскаяния не мелькнуло в недрах этой черной души, ибо никогда раскаяние не посеща­ло ее, словно отсутствовал самый органу который в ду­ше обычного русского человека ведает покаянием. Напротив, надругавшись над умерщвленным телом, Янис поклялся и впредь при первой возможности со­вершать подобные злодейства. По такой дороге и пош­ла его дальнейшая смертоносная жизнь. К сорока го­дам он имел на своей совести более двадцати убийств, хотя, опять-таки, разве можно говорить о наличии ка­кой-то в нем совести!

Это он убил монаха Алексия, шедшего к Александ­ру в Торопец после столь длительного и полного страда­ний хожения. Нерона тогда чуть не поймали на постоя­лом дворе, обнаружив на его одежде кровавые пятна. Он с трудом избежал поимки и отправился в Ливонию. Там, совершив еще одно убийство, Нерон объявился в Риге, где нанялся на корабль, плывущий в Швецию. Он решил навсегда покинуть землю, на которой родил­ся, и поселиться среди чужестранцев. Целый год он ра­ботал у оружейника в новой шведской столице Сток­гольме, и им были весьма довольны. Он отличался тру­долюбием и умелостью, быстро научился лопотать по-шведски, проявлял немалый ум. Но одно качество отвращало людей от Яниса из Гардарики — он не умел сдерживать ветры, постоянно одолевавшие его, и не­возможно было долго находиться рядом с ним из-за не­стерпимой вони. И сперва за глаза, а потом и в глаза его стали называть Вонючкой Янисом.