Невыдуманный Пастернак. Памятные встречи

«Милый, дорогой Борис Николаевич!

Я давно собираюсь написать Вам это письмо, во-первых, для того, чтобы развлечь Вас, а во-вторых, чтобы поддержать Ваше терпение, от которого зависит Ваше выздоровление и дальнейшая жизнь, не только человека, но и артиста.

Мои добрые намерения совпали со многими злыми препятствиями: во-первых, я, не став еще настоящим писателем, подающим надежды, получил уже профессиональную писательскую болезнь, болезнь руки, лишающую меня возможности владеть пером. Приходится утруждать других и диктовать письмо, что я сейчас и делаю, но, когда ко мне приходит вдохновение, то нет поблизости того, кто любезно хочет помочь писанием, а когда это лицо свободно, то я бываю занят. Теперь у меня особенно много работы, так как в школе-студии проходят годовые зачеты и экзамены. Просмотр их меня очень утомляет, тем не менее, зачеты по актерскому мастерству прошли хорошо: “Три сестры”, “Вишневый сад”, “Дети Ванюшина” и опера “Виндзорские проказницы”. Остается просмотреть: сцены из “Гамлета”, сцены из “Ромео и Джульетты”, всю оперу “Чио-Чио-Сан” в нескольких составах, оперу “Иоланта” и много этюдов. Так утомишься за день, что к вечеру раскиснешь и не можешь заставить себя взяться за перо.

При всей этой большой для меня работе, мое здоровье далеко не блистательно. Все это время я чувствую себя неважно и очень утомляюсь. Новой, хотя и приятной для меня нагрузкой, является выпуск моей книги, по этому делу издательство то и дело меня подгоняет. Думаю, надеюсь, что Ваши дела идут хорошо, что здоровье Ваше восстанавливается всем нам на радость. Если любите искусство и театр, то берегите себя.

Обнимаю. Любящий Вас

К. Станиславский

26-V-38»

Улучшение наступило неожиданно. Борис Николаевич заснул. Проснувшись утром, рассказал: ему приснился сон Андрея Болконского. Это когда ему кажется, что над ним нет ничего уже, кроме неба – высокого неба…

Третью операцию сделал доктор Гинзбург (А.Д. Очкин уехал в отпуск). Перед этим Гинзбург подолгу сидел у Бориса Николаевича и рисовал на бумаге план этой будущей операции.

Зинаида Райх и Всеволод Мейерхольд. 1920-е гг.

«Мастерство – это когда “что” и ”как” приходят одновременно».

(Всеволод Мейерхольд)

В июле месяце Борису Николаевичу разрешили вставать. Нас отправили в Кисловодск, в дом отдыха Наркомтяжпрома (самая высокая точка в Кисловодске тогда). Снизу, освещенные солнцем или поливаемые дождем, каждый день, в течение двух недель, поднимались две фигуры. Женщина – устало, слегка раскачиваясь, и рядом Гамлет или матадор – так он, этот мужчина, орудовал плащом: то накидывал его на плечо, то волочил по земле. Каждую секунду он был новым образом, выразительным, пластичным и красивым. Это Зинаида Райх и Всеволод Мейерхольд, которые жили внизу, в санатории, приходили навещать нас.

Всеволод Эмильевич был неисчерпаем в «манере быть».

Однажды я осмелилась сказать Райх, почему она, такая яркая женщина, всегда ходит в каких-то «чужих» платьях. – «Ах так! Хорошо! Я завтра приду – и вы увидите!»