Невыдуманный Пастернак. Памятные встречи

Утром мы получили телеграмму: умер Станиславский. Борис Николаевич не хотел слушать врачей, он решил ехать первым же поездом, чтобы успеть к похоронам. Он плакал. Вдруг раздался крик с улицы: «Почему вы нас не встречаете?». Я вышла на балкон – Зинаида Райх была в красном жоржетовом платье, в соломенной с полями и красными маками, шляпе. Они вошли, и Борис Николаевич дал им прочесть телеграмму. Зинаида Райх закричала, она рвала на себе платье… Доктор, лекарства ее уложили, она рыдала. А Мейерхольд? Он ходил из комнаты в комнату, заложив одну руку в карман, а указательный палец другой приложив к губам…

Мы уехали.

С вокзала поехали на Новодевичье. Борису Николаевичу стало плохо. После похорон, прямо с кладбища, он поехал в больницу, где его и оставили.

Немирович-Данченко передавал через меня записи репетиций «Горя от ума», добавляя разъяснения, чтобы Борис Николаевич был в курсе продолжающейся работы. Он надеялся, что Ливанов сможет сыграть юбилейный спектакль: «Я не хочу верить, что Борис Николаевич не будет играть». Юбилейный спектакль к сорокалетию МХАТ Борису Николаевичу врачи играть все-таки запретили. В те же дни ему присвоили звание Народного артиста РСФСР.

Среди поздравлений было и такое:

«Здорово, Борис!

Поздравляю тебя и желаю скорейшего выздоровления, а то скучновато лежать… Давай скорей, да и Швандя не тот.

Будь здоров

Целую

В. Чкалов».

В начале года, 6 января, в день моего рождения, который обычно отмечался в нашем доме, мы впервые пригласили Чкалова.

Когда я отворила дверь, стоял Чкалов, запыхавшийся, в гимнастерке, с непокрытой головой, запорошенной снежинками: он через ступеньку бежал по лестнице на седьмой этаж.

И так было всегда. А приходил он к нам почти каждый день потом.

– Валерий Павлович, почему вы не на лифте?

– У меня не хватает терпения!

В тот раз были Ольга Васильевна и Петр Петрович Кончаловские, Каменский, Книппер-Чехова, Качалов, Всеволод Иванов с женой, Алексей Толстой, Чагины[36] и Пастернаки.

Чкалов очаровал всех. Внешность – редчайшая, Он был весь как отлитый из бронзы, с прекрасными, легкими, русыми волосами доброго человека. «Микула Селянинович», как называл его Каменский.

Рассказывал он о своем перелете, встрече его в Америке, цветах, которые он пожелал отвезти Линдбергу тут же[37].

Как на обратном пути из Америки, сев на пароход «Нормандия», был избран «первым пассажиром». «Первый пассажир» должен был выбрать «первую даму». Ею стала Марлен Дитрих, которая ехала тем же рейсом.

Все, что рассказывал Чкалов, было интересно. Его восприятие и отдача были как вдох и выдох.

Вообще Чкалов мог говорить о чем угодно, в любом обществе, на любую тему, будь то литература, театр, живопись – он всегда попадал «в точку».

Мою маму он несколько раз в этот вечер поднимал на руки, выражая этим, как очень сильный физически человек, свою нежность. Он рано потерял свою мать, и это невыраженное чувство к матери жило в нем с большой силой.

Через несколько месяцев он заболел, потерял голос. Ольга Эразмовна, его жена, должна была уехать в Ленинград. Мы жили в доме напротив, и она сказала: «Евгения Казимировна, пусть Валерий Павлович будет с вами как можно чаще. Берите его с собой всюду. Нельзя оставлять его: он человек стихийный».

Павел Александрович Марков пригласил нас на рождение своей мамы. Они жили в одной автобусной остановке от нас на Садово-Черногрязской, в Хомутовском тупике (адрес Миши Панина из «Театрального романа» Булгакова). Вечером мы собирались уже уходить, зазвонил телефон – Чкалов.

– Что вы делаете?

– Уходим в гости.

– И я с вами.

У Марковых было много народа. Качалов, Книппер-Чехова тоже были там. Чкалов произнес прекрасное слово маме Маркова. Вниманием всех завладел окончательно. Все обращались к нему. Пили его здоровье. Это был один из последних наших вечеров, проведенных вместе с Валерием Павловичем.

15 декабря 1938 года Чкалов погиб. В тот день мы условились пойти куда-нибудь вместе. К вечеру, в назначенный час, Борис Николаевич позвонил на квартиру к Чкалову. Подошел сын, Игорь, ему было 12 лет.

– Папы нет.

– А когда он вернется?

– Папа никогда больше не вернется…

В день своего первого спектакля «Горе от ума» Борис Николаевич получил письмо:

«Дорогой Борис!

Душевно с тобой сегодня, с самыми лучшими чувствами, – с дружеской любовью к тебе, с крепкой и радостной верой в твой талант.

Василий Качалов

24 февраля 1940 г.»

На спектакле я была с Пастернаком. Сидели в восьмом ряду рядом с креслом Немировича-Данченко, он отдыхал в это время в Барвихе. Ему туда послали телеграмму о небывалом успехе, и что занавес давали 24 раза.