Невыдуманный Пастернак. Памятные встречи

Первые слова, которые Швандя говорил, были: «Бей буржуев!». Весь зал «участвовал» в действии. Когда красные входили в город, по ходу спектакля, одновременно раздавались аплодисменты и свист. Когда белые – то же самое. Зал был накален. К концу спектакля победа была за МХАТом!

Борис Николаевич рассказывал:

– Морис Гест[34] бывал на всех спектаклях. Как-то, когда я вышел из театра после спектакля, и мы шли по направлению к отелю, где я жил, он вдруг сказал: «Борис Николаевич, вас ждет мировая слава. Вот вам билет на пароход “Нормандия”. Он отходит утром. Завтра вы не заняты в спектакле. Пока вас хватятся, вы будете уже далеко. В Голливуде Вам приготовлена великолепная роль – татарин, плохо говорящий по-английски. Потом, когда вы выучите язык, я вам обещаю головокружительную карьеру. Не обижайте старика, возьмите билет. Утро вечера мудренее, Я еду с вами. Буду ждать вас на пароходе». С этими словами, неожиданно сунув мне в руку билет, он быстро удалился. Я послал ему вдогонку свой ответ и выбросил билет в первую же урну.

Шарж Бориса Ливанова на Бориса Пастернака. 1943 г.

В Париже тогда была жара до 40°, и тут еще Всемирная выставка. Борис Николаевич рассказывал:

– Народу! Мужчина в экзотическом костюме с тюрбаном на голове, с обезьянкой на плече не привлек ничьего внимания, только я оглянулся. И вот в этой толпе мне навстречу идет цыганка, старая. Я всегда побаивался цыганок. Хотел, чтобы она меня не заметила, ушел в сторону. Она остановилась, вытянув руку, показала на меня пальцем и по-русски сказала: «Ты будешь скоро умирать, но не умрешь». И прошла мимо, ничего не попросив. Почему цыганка обратилась ко мне по-русски? Это было таинственно и неприятно то, что она мне сказала.

Но – сбылось! Борис Николаевич заболел – прямо перед спектаклем «Горе от ума».

На парижской улице шедший навстречу Борису Николаевичу человек, очень красивый, высокий, остановился, протянул руку и представился: «Граф Игнатьев». «Начинается», – подумал Борис Николаевич, «Я вчера был на спектакле “Анна Каренина”,– продолжал незнакомец. – Какое же это у вас светское общество?! – Он разговаривал громогласно, но никто не обращал внимания. – Я скоро еду в Москву, на ноябрьский парад на Красной площади».

«Заливай, заливай», – думал Борис Николаевич. «Ну, вечером увидимся в Советском посольстве». А вечером действительно наш посол давал прием Художественному театру, и Алексей Алексеевич Игнатьев был там.

Потом они подружились. Борис Николаевич был на «ты» с Игнатьевым. Вместе написали сценарий о Скобелеве. Много работали, пользуясь военным архивом. Борис Николаевич мечтал сыграть Скобелева. Как-то, на торжественном приеме, Ливанова спросили:

– А вас Скобелев интересует как артиста или как патриота?

– Как патриота и артиста, – ответил Ливанов.

Когда уже в 1956 году Художественный театр приехал на гастроли в Венгрию, главный режиссер Национального театра Майор Томаш нам с Борисом Николаевичем рассказал: «В 1937 году мы были в Париже. Пошли на спектакль “Любовь Яровая”. Когда Борис Николаевич вышел на сцену, я бешено зааплодировал и в ту же секунду получил по шее от сидящего сзади. И вот в течение 19 лет я здесь все уши прожужжал, рассказывая о вас, ставя вас в пример. Теперь они, наконец, поняли – почему. Я так рад, что вы приехали к нам, и наша труппа убедилась, какой Ливанов артист!».

У нас в доме висит картина «Лейка» (1938 год), подаренная Петром Петровичем Кончаловским.

– У меня и то нет ничего подобного, – говорила Наташа, его дочь.

С Наташей я познакомилась в мастерской у Кончаловских, где они работали и жили: Ольга Васильевна, Петр Петрович, Михаил Петрович и Катенька, Наташина дочь. Я оглядывала этот волшебный мир: среди громадной комнаты – громадный рояль, громадный стол-сороконожка, кругом картины, всюду – очень высоко и чуть ниже по стенам, на полу, лежа, стоя, шпалерами. На окнах палитры, краски и кисти. И запахи! Запах кофе, окороков, смородинной водки. И смех. Очаровательно, как-то по-девичьи, засмеялась Ольга Васильевна; Петр Петрович, как-то длинно, как бы сдерживаясь; громко захохотал Михаил Петрович. А Наташа тогда все никак не могла застегнуть пряжку и – улыбалась. Она и теперь, продолжая улыбаться своим мыслям, никак не может справиться с пряжкой уже в Третьяковской галерее – на известном портрете.

Петр Петрович работал с утра до ночи, даже когда не писал – он на всех смотрел, видя их уже им написанными. Эта его одержимость увлекала и подчиняла близких.

Пел Петр Петрович как профессиональный певец. Пел с Неждановой в мастерской дуэты из опер, аккомпанировали Ольга Васильевна или Голованов.

Ольга Васильевна очень ревностно следила, куда уходили из дома картины Кончаловского. А «Лейку» разрешила подарить, пояснив: «Борис Николаевич – единственный человек, который никогда не сказал в мастерской художника ни одной глупости».