Незабудка

Несколько раз начинался артиллерийский обстрел. Радиодиктор каждый раз приказывал населению укрыться, но Юля не останавливалась. Ей нужно добраться до госпиталя засветло, а в начале ноября темнеет ох как рано. «Населению укрыться!» А куда, собственно говоря, могло укрыться население в Юлином лице, когда один налет застал ее на Республиканском мосту, другой — на мосту Строителей?

Она принесла раненому лейтенанту Вадиму Дмитриеву гостинец — котлеты из картофельной шелухи, жаренные на льняном масле, и кисель из сушеной малины.

Старая контузия Вадима бесследно прошла, а новое ранение не из тяжелых: из лопатки вынули осколок.

Вадим смеялся:

— Я теперь, слава аллаху, еще на шестьдесят грамм легче.

Юля не забыла сказать, что том Чехова тогда дочитала до конца, а заодно прочла и те рассказы, какие он успел прочесть. Ей хотелось проникнуться мыслями и чувствами, какие, наверное, вызвал у Вадима «Рассказ неизвестного человека». Раньше ей и в голову не приходило, что Степан — мнимый лакей и что в доме барина Орлова под ливреей скрывался революционер.

— Жаль, наш партизан не пристроился в дом к самому генералу Кюхлеру, — вздохнул Вадим. — Мину можно и под телогрейкой спрятать. Не хуже, чем под ливреей...

Юля еще дважды наведывалась в госпиталь, приносила нужные Вадиму книги. Он сидел на госпитальной койке в ушанке, закутанный в дерюжное одеяло, накрытый поверх еще шинелью.

— Эх, промахнулся я с темой своего диплома, — сокрушался Вадим. — Кому сейчас нужен мой плавательный бассейн с вышкой и трамплином? Лучше бы научился болото гатить...

Стараясь не тревожить забинтованное плечо, он делал выписки, расчеты, чертил схемы, относящиеся к строительству лесных дорог; когда-то эти инструкции и схемы были разработаны в помощь карельским лесорубам, бригадирам, техникам леспромхозов.

В марте сорок третьего года Юля вновь увидела Вадима.

С важностью, которая никак не уживалась с его сияющими глазами, он неторопливо достал свой читательский билет, показал Юле и спросил:

— Ничего, что просрочен?

— Придется вам продлить, — сказала Юля строго, но голос ее осекся от радости.

За минувшие месяцы читальный зал перекочевал из «кабинета Фауста» в рукописный отдел, оттуда поднялся на третий этаж и втиснулся в одну из комнат дирекции. Теперь читатели входили с Садовой улицы в служебный подъезд. На третьем этаже, конечно, опаснее, но здесь установили печки.

Дрова ночью привозили на трамвае с Охты. Библиотеке выделили там два необитаемых деревянных дома: дом № 13,по Оградской улице и дом № 1-а по Большой Пороховской. Юля тоже ходила на Охту, разбирала дома, грузила на трамвайные платформы бревна и доски, а потом разгружала.

Едва взглянув на Вадима, Юля поняла — приехал прямо с фронта. При нем трофейный автомат, за плечом — тощий вещевой мешок, а на боку — новенькая полевая сумка, тоже трофейная, туго набитая бумагами.

Вадим привез в дар библиотеке пачку немецких объявлений-запретов, объявлений-угроз, объявлений-посулов, объявлений-приговоров. Эти листовки расклеивали в оккупированных районах на немецком и русском языках. В Луге фашисты повесили объявление: тому, кто поймает партизана Лужского района Михаила Романова, будет выдано шесть коров или шесть гектаров земли, 10 пачек махорки и 10 литров водки. Раздобыл Вадим и немецкую листовку, сброшенную в Партизанский край 6 ноября 1942 года. Фашисты угрожали новыми бомбежками «в ознаменование годовщины Октябрьской революции». Вадим и Юля передали листовки старшему библиотекарю Ольге Павловне Захарьиной — та принимала и сортировала печатные издания, которые скудно, с перебоями, поступали в библиотеку, как делала это четверть века подряд. Ольга Павловна отказалась эвакуироваться и в свои 72 года не оставила библиотеку. Вадим был по-мальчишески горд и счастлив тем, что его горячо поблагодарила Ольга Павловна, внучка Герцена.

Несколько дней Вадим усердно делал выписки, а Юля частенько поглядывала в его сторону. У него появилась привычка накручивать волосы на палец, а отсутствующие морщины на лбу разглаживал, как и в прошлом году. В те дни Юля работала охотно, даже когда ей полагалось отдыхать после ночных дежурств на крыше. А страшные были тогда ночи, фашисты летали над центром города, били зенитки. Юля смотрела с крыши на подсвеченное пожарами небо и шептала про себя: «Только бы не сгорела библиотека... Состоит под государственной охраной, под государственной охраной, под государственной охраной...»

— А как вы жили дальше? — несмело спросила Капа, обеспокоенная внезапной немотой Юлии Ивановны.

— Дальше я была очень счастлива и была очень несчастна.

Она вновь умолкла, и Капа не решалась больше досаждать ей вопросами.

В памяти Юлии Ивановны возник читальный зал, оледеневший и пустынный. Когда закрывали библиотеку, она спросила Вадима — далеко ли идти? В тот вечер прогремело несколько огневых налетов. Он ходил в библиотеку с улицы Стачек. Сколько километров? Этого Вадим не знал, но помнил, что от Московского вокзала до Кировского завода нужно отшагать двадцать одну трамвайную остановку.