Незабываемое

Скамейка прямо у самой воды. Сел на краешек, спрятав лицо в воротник плаща. Тихо и грустно. Ветер пересыпает у ног холодный песок. Невдалеке – черная громада плавучего крана. Якорная цепь скрипит. Из кубрика вылез старик в матросском бушлате, закрепил трос, тянущийся с берега. Покурил на ветру и скрылся за дверью.

Темнеет. Так бы сидел и сидел. Все передумать можно и на все пожаловаться…

В памяти всплыло лицо терапевта госпиталя, с которым только что простились. Увольняется он. Своеобразный человек. Года два назад у него от тяжелой болезни умерла дочь – студентка. Кажется, поезд прошел по нему… А ведь ожил! Полезен, активен и ни одного седого волоса. Жаль, что увольняется. На месте человек. Торопимся мы… Мне-то грех жаловаться: я на одном месте двадцать лет – как в копеечку.

Да так ли уж плохо? Что всю жизнь придется прожить на этой моей мельнице? Было бы с пользой. Проработала же моя учительница, Алевтина Алексеевна Житникова, 50 лет в поселковой школе, оставаясь самым великим человеком в моей жизни. Фамилия-то какая! Житникова! Нет ее теперь. Но все поколения поселка – от дедов до внуков – ее ученики. А каково тому старику-матросу – всю жизнь в речной железной коробке?

Так ли уж плохо? Что кое-кто формален, как тонкий лист бумаги? Так ведь это, хоть и страшно, все-таки исключение из правила. Что людей на кафедре мало и лямка тяжела? Зато люди хорошие, один к одному. Что каждый день опустошает до донышка – как тот ящик? А у кого иначе? Да и не копить же те баранки. Молола бы мельница души!

За спиной на горе – огни, люди, тепло. Сколько ни сиди – от людей и от забот – не уйдешь.

* * *

Взвозы, ведущие круто вверх от Волги. Все засыпано листвой. Старые дома. Сквозь ветви деревьев и шторы видны освещенные комнаты, разноцветные обои, абажуры, женские лица. В городе теплее. Много людей: озабоченных, веселых, безликих…

Яркая реклама кинотеатра. Пять минут до начала фильма. Толпы молодежи… Освещенные витрины магазинов. Надо же – творог дают! Обгоняет стайка мальчишек. Подсвеченная прожекторами «Тачанка». Чапаевцы – большевики. Динамизм, классовая определенность, твердость! В сущности, на все наши вопросы ответ давно дан – ими.

Над головой – чистые звезды, воздух – такой вкусный… Не хочется идти в номер…

* * *

Стучат вагонные колеса. В купе тепло и весело: возвращаемся домой с группой саратовских терапевтов. Стелим свежее белье. Утром – Саратов. Неужели уже два дня прошло?! Как там мои – на кафедре? Снится мне мельница. Вертится громадный жернов. Сыплется легкое зерно. Мучной дух стоит – не продохнешь. Хороший хлеб печется! И румяные баранки!

Саратов – Куйбышев. Октябрь 1985 г.

Теплые воды Грузии

«Горящая» путевка в Цхалтубо застала нас врасплох. В тех краях мы еще не были. Знакомимся с атласом и справочниками… Пури – хлеб, цхали – вода. Цхалтубо – теплая вода – Тепловодск, по-нашему. Все простое на земле у всех просто. Едем в Грузию!

* * *

На Кавказ до сих пор приходится пробираться по краешку земли. Ниточкой тянется железная дорога у самого моря – пуповина, несущая русскую кровь к грузинскому сердцу. Давно нужна столбовая дорога.

* * *

Поезд – словно исследователь: то надолго заберется куда-то в гору, то чуть не вылетит в открытое море. Чернота тоннеля возникает сразу. В купе смолкают разговоры, наступает томительное ожидание. И вдруг – яркий свет, зелень и синее-синее море. От Туапсе до Очамчире оно удивительно пустынно, как во времена аргонавтов.

* * *

Лоо – маленькая станция по пути к Сочи. Поздний теплый вечер. Огни фонарей высвечивают асфальт перрона. Где-то рядом горы, угадывается близость моря. В этих местах однопутка, и поезда стоят здесь подолгу.

Пассажиры облепили подножки вагонов, расселись на скамьях. Кто-то из них тихонько наигрывает на гармони. Вплетается грузинская мелодия. Возле гармониста собирается молодежь, особенно грузины. Резкий говор, смех, улыбки. Образуется круг. Звучит тихая грустная грузинская песня, похожая на ветер с гор. Ее сменяет лезгинка. Круг ширится. В пляску сначала несмело, а потом все охотнее вступают мужчины, женщины. Горделивая осанка, нарочито скупые движения, ритмика. Асса! Возникает чувство единения людей. Особенно радуются грузины: музыка подсказала им, что родина их уже близка. И они меняются на глазах: становятся самобытнее, многограннее, значительнее, чем еще совсем недавно в долгих степях России. Грузия – совсем рядом.

* * *

Раннее утро. Перрон в Самтредиа – как широкая ладонь. Невысокие пальмы. Цветы. Фонтан. В этот час малолюдно. Молоденькая кокетливая грузинка нетерпеливо ждет сынишку, медленно едущего за ней на трехколесном велосипеде. Черные кудри и у мамы, и у сына… В сквер забрел теленок. На низком парапете фонтана сидит старик и разглядывает наш поезд. Лицо в морщинах, глаза выпуклые, слезятся. На голове у него небольшая шапочка из войлока, руки на коленях – тяжелые, мозолистые.

Самтредиа – широкая ладонь Грузии. Ну что же, здравствуй!

* * *