Незабываемые дни

И, стиснув зубы, избегая легких утех, до которых так охочи были его солдаты, он с железным упорством делал свое дело: ловил, допрашивал, бил, расстреливал, вешал… Он был фанатичен и безжалостен. Вейс тоже фанатик: он готов часами говорить о великой миссии Германии, о высшем разуме, нашедшем свое воплощение в мудром и прозорливом фюрере. Но Вейсу хорошо говорить о великой миссии, имея на родине богатое поместье, солидный вклад в банке, влиятельную семью. У Коха всего-навсего две комнаты в квартире, полученной сравнительно недавно. А до того была просто конура, сырая, холодная, в которой вечно мерзла его немолодая и немного косоглазая жена Эльза с двумя маленькими наследниками. Один из них к тому же не имел никакого отношения к его особе. Когда Кох женился на Эльзе, у нее уже был ребенок. Жениха прельщали деньги, на которые намекал отец Эльзы, хозяин небольшой лавки. Эти деньги помогли бы Коху стать на ноги, обзавестись собственной парикмахерской. На деле никаких денег не оказалось, и сама лавка тестя была продана с аукциона. Правда, он все же выбился из этой серенькой и неинтересной жизни. Ловкие товарищи вовремя надоумили его пойти в эсэсовскую полицейскую школу. Он имел право на это, он уже тогда был в молодежной гитлеровской организации.

С той поры переменилась его жизнь. И в лагерях, в которых он проходил свою практику, появились первые заработки, правда незначительные еще и часто случайные. Когда же началась война с Польшей, перед Кохом открылась широкая дверь в мир. Ах, какие подарки посылал он на родину Эльзе! Им, эсэсовцам, говорили: вам позволено все. Только не жалейте их, не жалейте тех, кто косо смотрит на вас. Потом они были в Бельгии, во Франции. Сколько воспоминаний останется на всю жизнь! И вот наконец направили сюда. Их предупредили:

— Бдительность, всегда бдительность! Тут вам не Европа.

Им говорили о высоких обязанностях, напоминали:

— Россия — страна безграничных возможностей, неисчислимых богатств. Помните: в ваших руках не только судьба великой Германии, но и ваша собственная судьба, судьба ваших детей и внуков. Каждый достойный офицер Германии может рассчитывать…— так и сказали,— на хорошее поместье в конце войны… Главное — усердие. И меньше думать. Ваше дело — выполнять приказы. За всех вас думает фюрер, вы руки, вы меч его. И никакой жалости к врагам!

И он работал как фанатик. Автоматы жандармов расчищали дорогу великому будущему Германии. Они же расчищали путь к его собственной карьере. Правда, здесь не Европа. В глубоком тылу сидишь, как на передовой, и хотя прошел уже Кох со своим взводом около полтысячи километров от границы, он так и не понял еще этого народа, не знал, как подойти к нему, как поудобней и спокойней выполнить свою работу.

Об этом думал и Вейс. Ему припоминались французские городки, делегации отцов города, которые являлись к нему, как только он вывешивал вывеску своего учреждения и ставил часового возле него. Сразу налаживались деловые, приятные отношения с людьми города, приемы, встречи, банкеты. Не работа, и веселое турне по чужой стране, разве только с той разницей, что ты не обычный путешественник, а хозяин, завоеватель. И перед тобой низкие поклоны, заискивающие взгляды, угодливые улыбки. Конечно, и там случались неприятности, порой и крупные. Но не сравнишь их с тем, что делается здесь. Не первый день исполняет он свои обязанности, а к нему не явилась еще ни одна душа, которая по своей доброй воле помогла бы разобраться в этом сумбуре. Не на кого опереться, не с кем посоветоваться.

Неудивительно, что Вейс был очень обрадован, когда дежурный доложил о человеке, желающем поговорить с ним о серьезных делах.

— Давайте, давайте его сюда!

Так наконец явился в комендатуру Клопиков. Он долго не мог решиться на этот шаг. И, только хорошо вчитавшись во все приказы, просмотрев несколько номеров специальной газетки, которую привозили немцы в город — была она на русском языке,— Клопиков отважился. Он начистил сапоги, старательно выутюжил лучшую одежду и, чтобы заглушить запах нафталина, израсходовал на сюртук целую бутылочку одеколона. Помолился перед позеленевшим спасом — господи, благослови на новую жизнь! — и, напялив на лысину старосветский котелок, не сказать чтоб бодро, потопал через улицу. Его провели к самому главному начальнику, как он и просил.

Вейс, увидя Клопикова, вначале немного разочаровался: очень уж стар человек, какая от него польза. И вид не из приятных. Вялые желтые уши оттопырены, огромная лысина чуть прикрыта прилизанными волосиками и, когда говорил, брызгал слюной сквозь черные изъеденные зубы.

А человечек, подозрительно осмотревшись по сторонам и многозначительно приложив пальцы ко рту, торжественно заявил:

— Так что позвольте представиться! Бывший деятель по линии легкой коммерции —«рестораны, буфеты… Орест Адамович Клопиков, к вашим услугам!

Дрожала рука, сжимавшая котелок, слегка подрагивали коленки. Голос сделался тягучим, плаксивым.