«Дорогой друг! Прости, прости великодушно! Случилось кое-что невозможное, необыкновенное, но чудесное. Много лет назад я встретила замечательного человека. Его звали Арне-кун. Мы любили друг друга больше жизни, но однажды, вскоре после того, как мы решили пожениться, он уехал за границу и исчез. От него не было никаких известий. Его родные уверяли меня, что он погиб. Однако два дня назад мой жених вернулся. Ему довелось пережить много несчастий. Он был ранен, его пять лет держали в плену. По счастливой случайности ему удалось бежать. Когда он переходил границу изголодавшийся, израненный, в порванной одежде, его задержали и отправили в тюрьму, словно преступника, хотя он не совершил ничего дурного! Арне-кун пытался из заключения связаться с родными и со мной, но все его письма уничтожались. Суд длился три года. Наконец, его оправдали, и он приехал ко мне. Ты не представляешь, каково мне было снова встретить его, ведь я все эти годы считала Арне-кун погибшим! До нашей с тобой встречи я оплакивала его и почти смирилась с тем, что потеряла навсегда. Но он жив! Если ты возненавидишь меня, я пойму твою ненависть. Только не шли проклятий ему. Арне-кун не виноват. Наоборот, он клялся, что ради моего счастья согласен на всё. Он не стал бы мешать нашей свадьбе. Но, милый друг, я люблю его, как и восемь лет назад, поэтому не в силах выйти замуж ни за кого другого! Я завтра уезжаю из столицы в его родной город. Мы обвенчаемся, не теряя времени, и останемся жить у него. Мои родители осуждают меня и не дают согласия на наш брак. Они считают, что я должна выйти замуж за тебя, раз обещала. Чувство долга говорит мне о том же: ведь я не привыкла обманывать. Но что делать с бедным сердцем? Оно плачет и твердит, что я должна забыть о долге и о родительском наказе и бежать с любимым туда, где, наконец, нам удастся воплотить нашу мечту. Поэтому, если сможешь, прости свою неверную подругу, которая давала обещания, но не сдержала их. Ты замечательный человек, и я желаю тебе только счастья. Однажды ты непременно встретишь ту, кто по-настоящему тебя полюбит, а я не могу стать для тебя ни женой, ни любимой. Ещё раз прости.
Ирэн».
Дворецкий приоткрыл дверь и осторожно заглянул внутрь. Увидев хозяина сидящим по-прежнему в той же позе, печально покачал головой и бесшумно исчез за порогом.
Доктор Бартоломос протянул руку к письму, скомкал его, бросил в чайное блюдце и поджёг. Потом взял кофейную чашку и отхлебнул остывающий кофе.
— Послушай, возвращайся в комнату. Ты же не хочешь, чтобы все проходящие пялились на нас, словно мы, прости Господи, влюблённая парочка?
Факир вздрогнул и обернулся. Как ему показалось, он целую вечность простоял возле окна в коридоре, глядя во двор общежития, прежде чем услышал голос Аотоа, вернувший его из плена безрадостных мыслей.
— Уходи, — бесстрастно отозвался Факир, — если сильно беспокоишься о своей репутации. Я не заставляю тебя дежурить возле моей спины.
— Я-то пойду. Как долго ты торчать собираешься, словно корабельная мачта после крушения?
— Тебе не всё равно?
— Так, интересуюсь. Думаешь, это окно чем-то лучше твоего? Его тоже недавно грохнули вдребезги, а стекольщик вставил в раму своё новое небезупречное изделие. Как по мне, никакой разницы. Чем оно тебя привлекло?
— Аотоа, я не настроен шутить. Не трать попусту своё красноречие. Спасибо, что помог со шкатулкой, когда-нибудь я верну долг, а сейчас… Спокойной ночи.
Голос Факира звучал необычно тихо. Именно это больше всего беспокоило Аотоа. Он отнюдь не собирался уходить.
— Я не пойму, из-за чего столько переживаний? Ты получил, что хотел. Задача упростилась. Если подумать, теперь ты можешь сделать Ахиру человеком. И ты при этом расстроен?
Во взгляде Факира сквозило отчаяние.
— Ты прочёл сказку до конца. Как, ты предполагаешь, я это сделаю?
— Надо найти зацепку, — предложил Аотоа.
Никакой реакции.
— Или переписать старый сюжет.
Факир стукнул кулаком по подоконнику.
— Я могу сочинить что-то новое, но переиграть написанное — нет.
— Ух ты! Почему?
— Можно влиять на будущее, но не на прошлое. Иначе я смог бы воскрешать мёртвых. И ты ещё спрашиваешь, почему я расстроен? Я не расстроен, а размазан по стенке.
— Да что такое? — недоумевал Аотоа. — Никто ведь не умер. Наоборот, мы узнали кое-что любопытное. То есть, я узнал, а ты вспомнил, когда сказку в руки взял. Ты радоваться должен.
— Чему? — Факир прислонился виском к стеклу.
— Тому, что правда вскрылась.
— Недавно я считал, будто я лучше Дроссельмейера, — глядя куда-то в сторону, заговорил Факир. — Пусть я неудачник, бездарный писатель, бесполезный рыцарь и всё такое, но, в отличие от нашего предка, я ничью жизнь не исковеркал. А, получается, я в точности, как он.
— Ошибаешься! — горячо возразил Аотоа. — Ты совсем не такой.
— Как и он, я возомнил себя невесть кем, сломал жизнь маленькой девочке, заставил страдать Гретхен-сан…
— Твои первоначальные намерения были благородными, в отличие от замыслов Дроссельмейера.
— Не имеет значения. Получилось всё хуже некуда. Катарина могла бы сейчас счастливо жить с мамой…