Морозов поплыл в том направлении, откуда должен был появиться Витька. Дно здесь понижалось, за нагромождением камней начиналась большая глубина, и он опять испугался – на этот раз задним числом, – что Витька полез в эту бездну.
Несколько левее, чем он ожидал, возникло в зеленом полумраке красное пятно Витькиного гидрокостюма. Витька плыл над грунтом, мерно разводя руками. Морозов поплыл навстречу и молча заключил сына в объятия. Тот удивленно посмотрел и высвободился.
– Почему ты полез туда? – спросил Морозов. – И ничего мне не сказал?
– Хотел посмотреть, что там. А не сказал, потому что ты бы мне не разрешил.
Морозов оценил ответ по достоинству. Они поплыли, голова к голове, назад к яхте.
– Там на дне, в иле, что-то большое, – сказал Витька. – И труба торчит.
– Какая еще труба? – проворчал Морозов. – Почему ты не отвечал, когда я звал тебя?
– Я отвечал.
– Ответил, когда я позвал в десятый раз. А до этого…
– Я все время отвечал.
Странно. Все-таки что-то неладно с гидрофоном.
Они подплыли к якорному канату и по песчаному пологому дну пошли наверх.
– Я вижу, с тебя нельзя глаз спускать, – сказал Морозов.
– А почему я должен ходить за тобой как тень? – отозвался Витька, и Морозов ощутил желание надрать ему уши.
Марта расхаживала по узенькому, зажатому скалами пляжу. Раскрытая книга валялась на песке.
– Почему не загораешь? – спросил Морозов, выпроставшись из гидрокостюма. – Солнце сегодня хорошее.
– Сама не знаю. Вдруг я что-то забеспокоилась. Вы слишком долго сегодня. – Марта улыбнулась, поправила косынку на голове. – Опять стреляли мимо?
– Гонялись вот за такой здоровенной треской, – Морозов широко развел руки. – И ни черта.
– Ух вы, охотнички мои, – сказала Марта и чмокнула Витьку в загорелую щеку. – Неуда-ачливые! Идемте, буду вас кормить.
Красно-белая палатка славно вписывалась в темную зелень хвои. Сосны осыпали иголки на раскладной столик, на тарелки. Бифштекс, поджаренный на плитке и облитый гранатовым соком, был необыкновенно вкусным. А уж аппетит после морских купаний!
Морозов покосился на Витьку и подумал, что у Витьки его, морозовская, манера есть: жует быстро, энергично, а сам глазеет по сторонам, ничего не хочет упустить. Вон каркнула, сорвавшись с ветки, ворона и полетела куда-то по своим бестолковым вороньим делам. Плеснула волна у скал, взметнулась пенным фонтаном, – свежеет ветер, ярится прибой. Щекотно ползет по голой ноге муравей.
Морозов перевел взгляд на Марту. Гляди-ка, ухитрилась так загореть при здешнем скупом солнце. И когда успела обзавестись этим новомодным купальником, меняющим цвет в зависимости от освещения? Конечно, босая. Чудачка, носится со своей идеей о пользе ходить босиком по земле. И вот терпит, упрямо ходит по камням, по хвойным иголкам. И Витьку заставляет.
Не думал он, Морозов, что сможет отринуть от себя вечные заботы, ведь казалось, никуда от них не уйдешь, а вот поди ж ты… Хорошо здесь, в тишине, на клочке тверди посреди изменчивого моря. Стать бы частью скалистого островка, частью моря и ветра, вобрать в себя все это…
Марта поставила перед ним клубничное желе, сказала:
– Совсем забыла: недавно тебя вызывал Коннэли.
– Коннэли? – Морозов вскинул голову – Что ему надо?
– Не знаю. Он позвонит еще.
– Ты сказала, что у нас отпуск?
– Да. Витюша, положить еще желе?
Морозов привалился спиной к сосне. Вот так. Никакой Коннэли не отдерет его от шершавого, нагретого солнцем ствола. Слышите, господин президент Международной федерации космонавтики? Ничего не выйдет у вас.
Он поймал настороженный взгляд Марты. Ну, само собой, она догадывается, зачем звонил Коннэли. Морозов подмигнул ей: дескать, не тревожься, Мартышка, наш Великий Уговор остается в силе.
– Пап, – сказал Витька, покончив с желе, – ты читал «Ронго-ронго»?
– Читал. А что?
– Буров, когда выступал по теле, ну, когда отмечали десятилетие со дня смерти Шандора Саллаи…
– Понятно. И что он говорил?
– Он сказал, что несколько записей Саллаи на полях «Ронго-ронго» перевешивают все его прежние труды. Это правильно, пап?
– Нет, неправильно.
– А ты видел эти записи на полях?
– Да.