Незаконная планета

Как же давно это было, подумал Морозов. Еще перед стартом Второй Плутоновой. Полноземлие, комнатка Марты в Селеногорске… чудо тех далеких дней и ночей… Да, тогда-то Марта показала ему книжку, забытую Шандором в медпункте. Древний, не очень складный миф Южных морей о «солнце-боге», дававшем себя «в пищу» людям, Шандор истолковал весьма своеобразно: как фантастически преломленную мечту о биофорных – то есть несущих жизнь – свойствах лучистой энергии. Имел ли Шандор в виду тау-излучение? Неизвестно. Никогда и нигде он не высказывался об этом. Сохранились лишь его пометки на полях книжки. Он, Морозов, не придал им тогда особого значения. Но, увидев на Плутоне существа, заряжающиеся энергией, вспомнил о заметках Шандора, а по возвращении рассказал о них Бурову. После смерти старика Бурову удалось разыскать в его личном архиве книжку и расшифровать неразборчивые каракули. Он написал статью о прозрении Шандора Саллаи и ввел в научный обиход вот этот термин, как бы случайно оброненный стариком: биофорные свойства лучистой энергии.

– Пап, – сказал Витька, – а может, и вправду были на Земле времена, когда люди питались солнечным теплом и светом?

– Не было таких времен.

– А почему тогда жители Пасхи придумали такой миф? Буров говорил – это очень странно.

– В их мифах могли фантастически преломиться наблюдения за жизнью растений. Подсолнуха, например. Древние перуанцы поклонялись подсолнуху и называли его «цветком солнца».

– Да-а? – протянул Витька, разочарованный простотой толкования мифа.

– Тут дело вот в чем, – вмешалась Марта, подсев к сыну с гребешком и пытаясь причесать его русые кудряшки. – Непосредственно солнечным светом питаются только растения. Вы проходили фотосинтез?

– Ну, не надо, мама! – поморщился Витька и отодвинулся от гребешка. – Фотосинтез мы не проходили, но я немножко знаю.

– Растения живут, потому что превращают энергию солнечных лучей в химическую энергию органических молекул. А человек питается растениями или мясом животных, которые питаются растениями. И таким образом – не прямо, но фактически тоже поглощает энергию, приходящую от солнца. Понимаешь?

– А Буров говорит, что можно прямо, – стоял на своем Витька. – Он объяснял, но я не все понял и забыл. У нас дыхание – все равно что у деревьев… или рыб…

– А вот мы сейчас у него самого спросим, – благодушно сказал Морозов, увидев мелькнувшие меж сосен фигуры.

Свен Эрикссон несколько лет назад окончил в Ленинграде биологический факультет. Как-то раз попал он в планетарии на лекцию Бурова и с того вечера не было у Бурова более верного адепта. Не только идеи, которых всегда хватало у Бурова, сблизили их, а и общая страсть к подводному спорту. Для Свена, впрочем, это был не спорт, а профессия, дело жизни, – он изучал морскую фауну. Способного молодого исследователя приметила международная организация по охране гидросферы и предложила ему возглавить планктонную станцию на Аландах – захудалое учреждение, не слишком отягощающее международный бюджет, но и не приносящее ей, организации, лавров. Свен с тремя сотрудниками, такими же молодцами, отдавшими предпочтение морю перед сушей, развили кипучую деятельность. День-деньской они носились на катере по «пастбищам», огороженным сетями и засеянным рачками и прочей планктонной мелюзгой. На долгие часы уходили в гидрокостюмах под воду, ловили и метили рыб, снимали показания с приборов. И так бывало до поздней осени, почти до ледостава. Тогда Свен консервировал станцию и уезжал в Стокгольм, там обрабатывал накопленный за лето материал, а его помощники возвращались к себе домой в Турку.

Сюда-то, на планктонную станцию, и стал наезжать по приглашению Свена Буров. Первое лето просто нырял и купался в свое удовольствие, а на второе – привез идею. И стали они со Свеном не просто нырять, а – с определенным умыслом.

В красном деревянном домике с белыми наличниками окон и дверей на скалистом берегу укромной бухточки размещалась станция – в нижнем этаже лаборатория, в верхнем – три жилые комнатки, одну из которых занимали Буров с Инной. Морозовым предложили поселиться во второй комнате, но те отказались утеснять персонал станции и разбили палатку на другом краю островка. Так оно было лучше.

С утра станция работала. А во второй половине дня, ближе к вечеру, собирались все вместе – хозяева и гости. Свен вываливал Марте на сковородку кучу мелкой, необыкновенно вкусной рыбки, откормленной рачками, название которых было длинным и труднопроизносимым.

И сейчас принес полное ведро.

– Свен! – ужаснулась Марта. – Вы хотите, чтобы я все это зажарила?

– Конечно, – хладнокровно ответил тот. – Мы вам поможем.

Сели чистить рыбу. Витька пристроился рядом с Буровым.

– Дядя Илья, – сказал он, – я опять забыл, что вы рассказывали про дыхание…

– Забываешь, потому что мало ешь рыбы.

– Я не могу есть много рыбы, у меня икота появляется. Вы говорили, что у всех дыхание одинаково, у человека, и у рыб, и у растений.