Незаконно живущий

– Странное дело, – ангел услышал звук Начальственного обращения к кому-то неизвестному, наблюдая за цепочкой иных ангелов, пролетающих вдали, и подобрал под себя ноги, до того праздно свисающие с краешка чего-то нематериального. В мыслях теперь пронеслась галерея опасливых ощущений. Действительно, ведь после проявления некой отсебятины, то есть, взятия под собственную ответственность душу младенца, никто из иерархов ничего ему не говорил, несмотря на предполагаемый донос коллег. Не возникло ни порицания, ни похвалы. Хотя, откуда проступит похвала за поступок, совершённый вопреки ангельской природе? А порицания не последовало, наверное, из-за обычной снисходительности здесь, на небесах. Мол, сам натворил, сам и отвечай. И не только отвечай, но и действуй помимо своего Начальства, коли уже стал именно начальником собственного занятия. И поход в приёмную автоматически отложился. Пока.

– Странное дело, – снова послышался голос, – почему ты спокойно сидишь, пролетающих прочих ангелов считаешь, а твой подопечный находится в неудобном положении?

– А что я могу? – робко и с хрипотцой проговорил ангел, поняв, что слова обращены к нему, – сил собственных имею маловато, а мощность ведь вся от Тебя происходят, и по воле Твоей, не моей. – Он опасливо приподнял плечи вместе с крыльями, ожидая упрёка, а то и вовсе неодобрения, и, чего хуже, вообще высылки с небес.

– Одолжи. У Меня не убудет.

– Мой долг и без того велик. Да ещё и вина отягощает его. А всё из-за дерзкой несогласованности моего намерения с Твоей волей. Сам ведь совершил поступок. Без поручения. Да и намерение-то частное. Худое какого-то, отрывочное, вообще наощупь. Мне же недоступно Твоё всеохватное видение. – Своенравного ангела обволокло сложное чувство надежды со страхом.

– Велик, велик должок. Ох, велик. Даже, если ты примешься отдавать одолженное сполна, окончания не случится никогда. Но не горюй, прихвати ещё чуток. Бери новый должок, сколько надо. Вооружайся.

* * *

Откуда ни возьмись, возник ветер, небо заволокло тучами, и пролился крупный дождь «как из ведра». Ещё через пять минут засияло солнце, двор блестел новой свежестью, а на асфальте не осталось ничего, из прежде нарисованного. Проступали только бывшие наиболее жирные линии, ничего собою не изображая. Девочки сетовали на то, что и «классики» смыло, а мел растрачен до небытия. Взрослые облегчённо вздохнули и стали ходить двором туда-сюда. Один из них спрыгнул со стремянки, взгромоздил её на себя и бочком, быстро переставляя ноги, удалился прочь. А другой, тот, кто с рулоном портрета Сталина, подошёл к мальчику и сказал с пристрастием: «молодец, парень».

Вечером из родительской комнаты послышались звуки громкого шёпота.

– Знаешь, мать, сын младшенький наш утром сегодня учудил историю?

– Да слышала. Конфуз.

– Надо же, изрисовал весь двор портретами Сталина. Ступить некуда.

– И тебя, конечно, вызывали?

– Нет. Обошлось. И всё благодаря дождю. Иначе конфуз, по твоим словам, обернулся бы крупной неприятностью. А у меня уже есть один выговор с записью.

– За то, что с начальством не поладил?

– За то.

– Но здесь же было просто детское неразумение.

– Да. Но у нас дети за отцов не отвечают, как говорил сам товарищ Сталин, а отцы за детей, – в полную силу. Научил, мол, сына вредной проделке. И точно перед приходом партийной комиссии. Специально, мол, чтобы комиссия не прошла через двор. А другого пути нет.

– Они же на машине.

– Тем более. Вождя колёсами давить. Кому такое придёт в голову?

– М, да. Повезло тебе. Обошлось и обошлось. Купи ему тетрадку большую, да карандашей всяких. Пусть рисует, но не на асфальте.

* * *

Ангел оглянулся на недавно звучащий голос, но никого там не застал зрением своим. Небо и небо, да более ничего.

Чувство незаконности собственного предприятия у ангела не развеивалось, и тяготило сознание. И теперь он снова побрёл по небесам, окутанный трудными мыслями. «Ах, и душа, та душа тоже ведь незаконно осталась жить на земле. Здесь-то, ко мне все питают снисходительность, потому-то я цел и невредим. А каково же ей, душе, там, на земле, где снисходительность и всякая терпимость не в чести? Ведь пропадёт, если и чуть-чуть отвернусь от неё. Благо, Само Начальство подсказало. Попустило. Само и напомнило о ней».

Мимо пролетала ещё одна вереница ангелов-хранителей. Ладная цепочка, всё в ней говорило о взаимном соучастии друг с другом. Гармония. И сквозная одобрительность пронизывала вдоль и поперёк цельное сообщество, замечательно собранное на просторах небес. Но каждый из ангелов намеренно отворачивался от нашего ангела-отщепенца, давая понять, что с ним-то их не связывало и не свяжет никакое обстоятельство.