Незапертая дверь

Как продал бизнес, так и залег. Но его можно понять – всю жизнь торопился, бежал, перепрыгивал. А сейчас надоело. Сейчас с удовольствием только в бассейн. И она с ним, если дела позволяют. Домашняя курица, клуша, вот в кого она превратилась. Хотя… И раньше клушей была. Ладно, всё, всё! Хватит себя жалеть. Она живет так, что многие позавидуют. У нее прекрасная дочь, замечательные внуки, хороший зять. Не знает материальных проблем. Объездила полмира или больше. Нарядов у нее – шкаф ломится, ей столько не надо. А обуви, сумок, украшений!

У нее прекрасный дом за городом, где она сажает цветы.

У нее муж, сильный, умный, успешный.

Все у нее хорошо. Даже слишком. Или слишком хорошо не бывает? А что у нее на душе – так это ее личное дело. Ее проблемы, с которыми она прекрасно справляется. Ну или делает вид. Чему-чему, а этому она давно научилась. Хоть курсы открывай – как сделать вид, что у тебя все хорошо. В этом она дока, большой профессионал. Сама от себя не ожидала.

Курсы назывались бы так: «Как убедить близких, а главное, саму себя, в том, что ты счастлива». А внизу мелким шрифтом: «Терпение как основа семейной жизни».

Да уж, ей точно можно присвоить звание «чемпион по терпению».

Люба Макеева родилась в обычной московской семье. Папа электрик, правда с высшим образованием. В научных институтах платили гроши, а хороший электрик в ЖЭКе мог подхалтурить. Летом он уезжал на шабашку, по колхозам и совхозам, тащить – как он говорил – электричество на фермах и прочих объектах. Деньги привозил приличные, и мама с Любой уезжали на море.

Мама была болезненной, слабой, ходить в присутствие ей было тяжело, и она, чтобы работать на дому, овладела профессией швеи. Шила и одежду, и постельное белье, научилась работать даже с мехом.

В общем, доход семьи Макеевых был вполне. К тому же мама обшивала и мужа, и дочку.

Только квартира была тесновата, стандартная однокомнатная. Папа уговаривал маму вступить в кооператив, возможности были, но упрямая мама ждала улучшения, они давно стояли на очереди.

– Наивная! – злился папа. – Чего ты ждешь от этого государства? Увеличения жилплощади? Нам положено? Лучше вспомни, как у твоих предков все отобрали! Забыла?

Папа входил в раж. Маленькая перепуганная Люба убегала на кухню.

– Прекрати, Коля! – умоляла мама. – Девочка дома!

Но папу было уже не остановить:

– Девочка? – почти вопил он. – Да пусть девочка знает! Чего ты стыдишься? Что твоя бабка была купчихой, и прабабка купчихой, а дед успешным фабрикантом? Этим надо гордиться, Наташа! Пред-при-ни-ма-те-ли! Предприниматели с большой буквы! И помнить надо, сколько они пахали и как зарабатывали на свою сытую и красивую жизнь! И как построили школу и больницу, и как жалели своих рабочих! А что в итоге?

– Коля, – твердила мама, – я умоляю тебя!

Но отец не замолкал:

– И что в итоге? – безжалостно продолжал он. – Все отобрали! Никаких заслуг не учли! Ни того, что рабочие с петицией приходили, просили хозяина пощадить, ни того, что у бабки твоей трое детей на руках и один в животе! Ни того, что дед твой был хромой, на протезе! Как же, фабриканты, буржуи! Кровососы рабочего класса! Деда в тюрьму, бабку с ребятами в ссылку! И все стали лучше жить, правда? Все сильно разбогатели!

Отец успокаивался только тогда, когда в комнату заходила зареванная и перепуганная Люба.

Он просил прощения у дочери и жены, но продолжал приговаривать, что власти этой верить нельзя.

– Ты, Любочка, постарайся отсюда уехать, – добавлял он.

– Куда? – спрашивала мама. – Ты совсем спятил?

– А что? – возражал отец. – Выйдет за иностранца, и тю-тю советская власть!

– Да где же она возьмет иностранца? Нет, Коля, ты сумасшедший!

– Тогда за еврея, – не сдавался отец. – Выходи за еврея, дочка. Сейчас они пачками уезжают. И за семью они горой, с евреем не пропадешь. На что тебе русский Иван? Горе мыкать? То запьет, то пропьет. Ищи еврея, Любашка! И будешь в порядке.

– Не слушай папу, – шептала мама Любе. – Он, кажется, выпил!

Ничего папа не выпил. Пил он редко, пару раз в год, да и то на чьих-то днях рождения, никогда не буянил, а наоборот, веселился и дома тут же ложился спать.

Любе было тринадцать, когда мама показала старый красивый дом на Садовнической улице.

– Нравится? – спросила мама.

Люба кивнула – еще бы.

– Если бы… – мама запнулась, – если бы не свергли царя ну и вообще, если бы все осталось по-прежнему, мы бы, Любаша, жили в этом самом доме!

– В этом самом? – Люба остановилась и замерла. – В этом, желтом, с колоннами?

Мама кивнула и потянула дочь за рукав:

– Ну что ты встала? Пойдем, Любаша.

Но Люба не могла сдвинуться с места.

Дом был двухэтажным, с красивым широким крыльцом, с колоннами и медальонами с ангелами. На втором этаже, над парадным входом, висел небольшой балкончик с белыми круглыми балясинами. Сбоку, справа и слева, разбегались широкие одноэтажные пристройки.

– Квартиры для прислуги, – объяснила мама.