Незавершенная Литургия

Он испытывал смешанные чувства. С одной стороны – он блаженствовал, сердце его ликовало! Так ликует изжаждавшийся путник, припавший к родниковой воде, так блаженствует утомленный безжалостным жаром, освежающийся в прохладных струях щедрого дождя, так радуется заблудившийся в лесной чаще, увидевший просвет в чащобе и вожделенный выход. Но с другой стороны – он боялся. Боялся ответственности, которая возлагалась на него в этот момент, боялся своего убожества и несовершенства, боялся каким-то, даже самым малым, неуместным жестом, звуком, интонацией нарушить святость происходящего.

Взошедши в алтарь по заамвонной молитве, отец Василий приложился к престолу и, надевши камилавку, развернулся, чтобы «благословить люди». И тут взгляд его уперся в стенную роспись, на которой Пресвятая Богородица распростерла над молящимися свой Покров. То ли она стала как бы ярче остальных, то ли она написана была как-то иначе, но тех нескольких мгновений, что он смотрел на нее, вполне хватило, чтобы выделить ее среди прочих фресок. Это был большой образ, написанный на западной стене, прямо напротив царских врат, над входом, заваленным горой кирпичного щебня. Раньше, когда в храме было темновато, он был плохо виден, но сейчас белизна распростертого плата даже резала глаз.

Литургия подошла к концу. Отец Василий взял самый нарядный из напрестольных крестов и развернулся к молящимся. На последнем ангельском – «Благослови» – он произнес благословение: «Христос, истинный Бог наш, молитвами Пречистыя Своея Матери…», и на этих словах образ Богородицы Покрова… словно сошел со стены! Пречистая Дева чуть воздвигла свои руки, подняла глаза вверх и разжала длинные пальцы. Покров, полупрозрачная белая пелена, с высоты заструилась вниз, как туман, медленно окутывая все вокруг. В столпе света от купола, как мотыльки в свете ночного фонаря, замелькали радужные искорки, и весь храм наполнился несказанным благоуханием. А за окнами дотоле ровно стоявшие деревья, будто от порыва ветра, сильно колыхнулись, так, что замелькали на стенах тени от мятущихся крон.

– Батюшка, вы видите ЭТО? – рядом прозвучал в тишине Сашин голос.

– Вижу, чадо, и ужасаюсь!!

Как в замедленной съемке, дымчатая пелена опускалась вниз, а когда она уже должна была коснуться восхищенных богомольцев – вдруг растаяла. Вместе с этой пеленой растаяло и все великолепие храма. Словно чья-то рука смыла яркие краски со стен. Только что радовавший глаз образ Богоматери остался наполовину обрушившимся, а оставшиеся следы вспучившейся краски едва намечали прежнее совершенство стенописи. Там, где только что были изображены святые лики, сквозь редкие пятна штукатурки со следами краски обнажилась кирпичная стена с белыми полосками известкового раствора.

При этом ничего никуда не падало, а словно растворялось – как лед в теплой воде. Потускнело и покрылось зеленью серебряное убранство храма. Краски на иконах пожухли и покрылись сетью кракелюр, местами даже отстали от досок, повиснув на паволоке, или даже вовсе осыпались. Вмиг струхшие рамы не в силах были сдержать даже тяжесть стекла, отчего оно выпадало из окон и, не долетев до полу, беззвучно таяло. За какие-то минуту-две церковь состарилась на столетие. Батюшка опасливо оглянулся. Тление не коснулось лишь алтаря.

– Имате бо малое время, дабы потребити Святые Дары, и остаивити церковь, внегда молити ми ся ко Господу со благодарением! – грозно прозвучал голос Ангела.

Отец Василий попытался было закрыть царские врата, но резные вратницы сошли с петель и, переломившись в его руках, упали к его ногам, распавшись на куски.

– Что же это, Господи? – испугался он и метнулся к жертвеннику.

При этом он одной ногой проломил под собою половицу и неловко навалился на престол. Прежде казавшийся незыблемым, огромный, затянутый голубою тканью престол хрустнул, как валежник под ногой, и подался в сторону горнего места. Семисвечник упал на архиерейское седалище, и лампады из него раскатились по полу. При этом крышка престола наклонилась в сторону батюшки, и все, что было на ней, поползло к краю. Не в силах быстро вытащить ногу, сидя на полу, запутавшись в ризах, отец Василий успел только перехватить Евангелие и кресты. Остальное – подсвечники, лампада, дарохранительница – покатилось на пол. Стеклянный купол разбился вдребезги, а почерневшая дарохранительница развалилась на части.

– Батюшка! – крикнул из храма Александр. – Вам нужна помощь? У вас все в порядке?!

– Берите Сашу и все уходите из церкви! – откликнулся отец Василий. – Я выйду минут через пять.

Батюшка поднялся и, добравшись до подоконника, положил там Евангелие, кресты и антиминс.

– Сашенька, – обратился он к опешившему мальчишке, – выходи на улицу и жди меня там.

Фомин уже стоял в проеме дьяконской двери. Александр протянул сыну его сапоги и помог ему спуститься по расшатавшимся ступеням.

– А вы?! – вновь приступил Фомин к двери алтаря. – Я обещал обеспечить вашу безопасность и не могу вас здесь бросить.

– Нет, прошу вас, выходите. Со мною ничего не случится! Но у нас мало времени, а я должен еще потребить Дары.