В грантчестерском доме Линчей Мейси не бывала с пятнадцатого года, с вечеринки в честь Саймона. Отнюдь не надеясь на собственное самообладание, она специально ехала на минимальной скорости, репетировала разговор с Маргарет, старалась предугадать вопросы. Но когда Мейси наконец приехала, Маргарет просто схватила ее за обе руки и повлекла в дом. Здесь было уютнее, чем помнилось Мейси. Впрочем, прежнюю, восемнадцатилетнюю Мейси приглашение подобного уровня напугало бы до такой степени, что и меньший дом показался бы ей настоящим дворцом. Зал, где они с Саймоном танцевали, был достаточно просторным, однако Маргарет провела Мейси в небольшую гостиную окнами в сад.
Темой беседы был Саймон – живой, а не умирающий. Маргарет рассказывала о детстве и юности сына, о его мечтах стать врачом, о решении вступить в Королевский армейский медицинский корпус. Саймон тогда как раз получил диплом. Наговорившись, женщины вышли из дому, отомкнули калитку, что вела в поля и луга. Над равниной поднимался влажный туман, природа в лучах позднего солнца утратила краски и четкие очертания. Все стало размытым, как на старой фотографии с плохим разрешением.
Маргарет остановилась в рощице. Помедлила, вручила Мейси оловянную урну.
– Ты не против сделать это?
Мейси взглянула на деревья, чтобы определить, откуда дует ветер. Отвинтила крышку, положила на землю. Держась за сердце, зачерпнула прах Саймона и подставила ветру раскрытую ладонь.
Завершив дела, Мейси откинулась на стуле. Она была в своей квартире, в Пимлико, допоздна работала за обеденным столом. Мейси захлопнула журнал, завинтила колпачок чернильной ручки. Надавила на переносицу, отгоняя утомление, подошла к окну. Долго смотрела в темноту, непроницаемую из-за лондонского смога, терла озябшие руки. Вспоминала, как летел по ветру прах Саймона, как пылала кибитка Бьюлы. Почти слышала печальную мелодию, сыгранную в тот день Веббом. Вскоре Вебб сменил тему, и еще раз, и еще. Имея в распоряжении лишь скрипку и смычок, он поведал всю историю цыганки. Перед слушателями возникла сначала юная хохотушка, затем – взрослая, мудрая женщина. Вебб рассказал о полях, которые были для Бьюлы домом, и о скитаниях по стране. Таким образом, похороны не свелись к скорбным воплям, чувство утраты уравновесилось осознанием, что жизнь продолжается.
Мейси погладила полированную крышку граммофона, что подарила ей Присцилла. Почти неосознанно стала крутить рукоять. Взяла пластинку – ту, что выпустил ныне знаменитый в Париже цыган, человек, которому удалось соединить французскую страсть со страстью цыганской. Воздух завибрировал от скрипично-гитарных ритмов, пульсация проникла в кровь и плоть Мейси. Она вспомнила, как плясали у костра цыгане, как ходила ходуном земля от избытка их эмоций.
С таким же исступлением, одна в пустой квартире, танцевала Мейси Доббс.
Благодарности