Незавершенная революция

В такой ситуации национально озабоченные русские умы, не видя решения этнических проблем русского народа в официальной идеологии и политике, снова начинают искать «русскую идею». Двумя претендентами на эту роль становятся легально-фрондерские писатели-деревенщики и откровенно антисоветские православные монархисты («белогвардейцы»). В некоторых случаях, как это было с Владимиром Солоухиным, эти установки могли совмещаться, но сущностно, конечно, они были разными. Основной пафос деревенщиков, их радикального крыла как у сибиряка Михаила Астафьева был антиимперским, подразумевая усталость русских от имперских нагрузок и необходимость позаботиться о своей земле и решении насущных проблем своего народа. Понятно, что это применимо как к советскому, так и к дореволюционному периодам русской истории, хотя во многих случаях лубочное представление о дореволюционной России как государстве русского народа мешало это осознать. Впрочем, если русский патриотизм деревенщиков шел снизу, от земли и ее проблем, то в случае с идейными «белогвардейцами» он был устремлен вверх, к некому духовно-политическому идеалу. Соответственно, и приоритетом для них был не разворот к нуждам русской глубинки от великодержавных задач, а изменение культурно-идеологической направленности последних. С учетом же того, что реальных непримиримых белых кроме как в колониях и психушках в СССР быть не могло, речь шла о тех или иных вариациях уже известного нам сменовеховства.

Стихийно сочетал народническую и белогвардейскую силовые линии Александр Солженицын. С одной стороны, на примере «Красного колеса» мы видим у него идеализацию дореволюционной России, с другой стороны, как народник он говорит об усталости русских от империи не только применительно к советским временам, но и подвергает критике расширение империи на юг, начиная с XIX века, и даже обращается к теме раскола как точке отсчета русского кризиса и отчуждения нации от империи.

^{Александр Солженицын (фото)}

Самиздат, журналы «Наш Современник» и «Молодая Гвардия» становятся площадками распространения подобных идей, а легальными формами практической активности их сторонников — движение по восстановлению памятников искусства (начиная с церквей), экологическое движение, трезвенническое движение, культурная деятельность.

Впрочем, до начала коллапса коммунистической системы основную массу русских отведенная им ею почетная роль «старшего брата» вполне устраивала, и СССР они ощущали своим государством. Благо, внешне эти система и государство становились более народными во многих отношениях. После осуждение культа личности и политики большого террора Сталина на XX съезде КПСС пришедшим к власти Хрущевым вместо концепции диктатуры пролетариата в стране «победившего социализма» была провозглашена доктрина общенародного государства и единства, в которых преодолен классовый антагонизм. До коммунизма оставалось рукой подать — при нем, согласно обещанию Хрущева, данному в 1961 году, должно было жить уже «нынешнее поколение советских людей».

Впрочем, именно такой оптимизм привел к первому геополитическому расколу внутри единого лагеря марксизма-ленинизма. Новый курс Хрущева, как и осуждение им Сталина, не приняла вторая по территории и первая по численности населения коммунистическая страна — Китай под руководством Мао Цзедуна. В развернутой идеологической дискуссии китайские коммунисты, обвинили руководство КПСС в ревизионизме и предательстве идеологии и дела марксизма-ленинизма-сталинизма. Насколько обоснованными были аргументы сторон в этом споре, оставим судить товарищам марксистам-ленинцам. С практической же точки зрения, ситуация в Советском лагере выглядела амбивалентно. Идеологический фанатизм и экспансионизм ленинского и сталинского периодов имел своим источником пассионарность особого человеческого типа — контрэлиты, характеризующейся принадлежностью к высокой культуре при осознанном противопоставлении себя ее идеологическому и политическому мейнстриму. В своей борьбе с ним эта контрэлита опиралась на отчужденные от нее простонародные массы, которые шли за ней, надеясь кардинально изменить свое положение. Однако после победы, в условиях развития советского строя прослойка контрэлиты планомерно стиралась вместе с породившей ее высокой культурой, а представители масс, выдвинувшиеся в руководящий слой, становились новой «элитой», вполне довольной своими социальными завоеваниями и не обладающей мотивами и качествами, которые делали их предшественников «пламенными революционерами», посвятившими свою жизнь служению сверх-идее.