Незавершенная революция

Если же говорить о финальном отрезке существования СССР, то именно он в лице т. н. Перестройки выглядел как попытка создания принципиально нового государства, причем, по отношению не только к предшествующей практике коммунистического режима, но и четырехвековой истории романовской России. «Гласность», «демократия», «кооперативное движение» как форма легализации предпринимательства давали обильные плоды — как сладкие в виде невиданной ранее свободы, так и горькие в виде начавшихся межнациональных конфликтов. Официально этот курс декларировался как возврат к истинному ленинизму, понимаемому как новый НЭП в сочетании со свободой платформ и критики внутри партии. Фактически абсолютно ясно, что НЭП для большевиков был вынужденной уступкой, платформы были осуждены еще при Ленине на X съезде партии, а относительный демократизм внутри нее был наследием еще оппозиционной поры, когда они противостояли прежней власти (в том числе с позиций борьбы за права и свободы), а не были ей сами. Поэтому, строго говоря, создание страны на новых — демократических, федералистских принципах было возвратом не к ленинизму, а к повестке Февраля 1917 года, а именно ее эсерскому изводу, подробно описанному ранее.

Почему же попытка создания такого государства сорвалась и на этот раз? Видимо, потому, что была рассчитана на новую «цветущую сложность» в то время как претендующие с противоположных сторон на гегемонию силы, как и в 1917 году стремились к упрощению управляемых ими структур. Прежде всего это касалось национального вопроса, который в отличие от Китая с его 90 % ханьским большинством стал решающим фактором крушения СССР, не позволив ему преобразоваться в обновленный Союз, создания которого добивался Горбачев. Идейная платформа для такого нового Союза в свое время была сформулирована академиком Сахаровым в виде проекта Соединенных Штатов Евразии, которые должны были сформировать все союзные и автономные республики. Однако этот проект в духе идей «Европы регионов» явно опережал развитие пространства, в котором, как только ослаб идеократический диктат правящей партии, буйным цветом расцвели многочисленные национализмы, желающие вырваться из империи на свободу.

Решающее значение этот фактор, непредвиденный витавшими в интернационалистских иллюзиях романтиками, сыграл не только и не столько в «национальных окраинах», но и в центре СССР — никогда не имевшей своей субъектности малой России (РСФСР). В ней партаппаратчик Борис Ельцин, оседлавший массовое недовольство партократией, стал центром сборки внутриэлитных сил, сделавших ставку на создание не сложного государства, как предлагал поздний Горбачев, а понятного — восстановленной формально и фактически России в урезанных границах РСФСР. Установить над ней контроль Ельцину удалось из-за раскола внутри союзного руководства, противостоящие фракции которого взаимоуничтожили друг друга в ходе событий 19–21 августа 1991 года, во многих смыслах напоминавших корниловский путч тоже августа 1917 года.

^{Борис Ельцин с телохранителями, сверху — Виктор Золотов (фото)}

После этого Ельцину оставалось, как большевикам взять валявшуюся в грязи власть, что он и сделал, совместно со своими украинским и белорусским коллегами — Леонидом Кравчуком и Станиславом Шушкевичем, добив в Беловежье превратившийся в фикцию СССР.

20. Ельцинизм-путинизм как приватизация России

^{Владимир Путин и Борис Ельцин (фото)}

Большая Россия в форме СССР была неустойчивой конструкцией, основанной на партократии и идеократии, пронизывающих номинально независимые союзные республики, поэтому как только эта единственная скрепа сломалась, последние от нее отломились. Словом, произошло ровно то, о чем предупреждали евразийцы, которые за полвека до этого писали, что предотвратить такой исход можно внедрением общеевразийской идеи, способной объединить народы Большой России — Евразии, то есть, СССР.

Такой идеи ни провозгласить, ни тем более внедрить Горбачев не успел, если это вообще входило в его планы. Он пытался лавировать между той частью партийно-гебистского руководства, которая хотела сохранить имперские формы контроля, стремительно утрачивающие свое идеологическое содержание, и демократическими силами и институтами. Однако последние в случае с Горбачевым оказывались в вакууме, так как не опирались на тот фундамент, на котором исторически повсеместно и формировалась демократия — национальную идентичность. Она, эта идентичность, была своя у демократических сил в союзных республиках, и такая же своя идентичность стихийно появилась в центральной республике Союза — РСФСР, где в борьбе с союзным руководством выдвинулся лидер, поднявший на щит лозунг независимости России.