Незавершенная революция

Второй — это понимание и строительство новой России как национального государства русского народа, впервые за всю ее историю и аналогично тому, как большинство других союзных республик стали строиться как национальные государства их титульных наций. В случае с РФ оснований для этого было не меньше, так как удельный вес русских в ней был большим, чем в ряде других союзных республик вроде Казахстана — 82 %. Конечно, можно услышать немало возражений против этого сценария, начиная с того, что в составе РФ было множество национальных республик. Однако из 22 таковых менее, чем в половине титульные нации составляли явное большинство, и как раз в тот момент, на волне романтического оптимизма, отталкиваясь от честной национальной логики, с ними можно было определиться, исходя из желания или нежелания этих наций оставаться в составе России, а также численности в них русских. Если бы Россия поставила интересы последних во главу угла, с теми республиками, где они составляют значительную часть населения, можно было договориться об особом статусе при условии их внутренней двухобщинности, в республиках с чисто символической численностью титульной нации им можно было дать широкую общинную автономию, в то время как республики с минимальной численностью русских вроде Чечни не было никакого смысла удерживать в новом национальном государстве, за вычетом районов компактного проживания в них русских.

Словом, при абсолютном доминировании русских в структуре населения РФ и подавляющем большинстве ее регионов, включая и большинство республик, вопросы национального разграничения можно было вполне мирно решить. Можно их было решить и с соседними государствами, в частности, в отношении территорий компактного проживания русских, будь то посредством обмена, особого статуса, гарантий местному населению, в целом сделав ставку на репатриацию в свой национальный дом большинства русских не только из бывшего СССР, но и из дальнего зарубежья. Однако концепт русской нации и России как ее государства изначально был чужд движущим силам ельцинской «революции». Ее культурными гегемонами в силу описанных выше причин оказались «дети Арбата», которые были травмированы советской практикой «пятого пункта», хотя именно отталкиваясь от него в новой России можно было конституировать русскую нацию как ее основу и выстроить нормальные отношения с ее коренными народами, заинтересованными в транспарентности в этом вопросе. Что касается Ельцина, то возможно он, оценив значение для себя «детей Арбата», решил не играть с огнем, которым они считали русский этнонационализм, но также возможно, что в силу каких-то личных причин акцентирование русской национальности претило и ему самому. Можно строить конспирологические догадки на сей счет, считая фамилию Ельцин видоизмененной от Эльцин (кстати, вполне реальная фамилия лидера советских коммунистов Урала в годы гражданской войны), можно рассматривать под лупой имя его жены Наины, однако, факт остается фактом — лидер новой России всегда говорил только о «россиянах», максимум о «русскоязычных» в постсоветских республиках, но никогда о русских.

По сути, строительство Ельциным нового государства было возвратом к сталинскому плану автономизации, но в усеченных границах, уже не СССР, но РСФСР. Больше того, как известно, на финишной прямой Горбачев, чтобы сохранить Союз, собирался включить в него автономные республики, изъятые из РСФСР, что представляло собой возврат к идее Султан-Галиева на новом витке истории и в новом формате. Сброс контроля союзного уровня с этой точки зрения был не децентрализацией, а напротив, централизацией, но уже в масштабах имперского ядра. Джохар Дудаев был согласен на то, чтобы Чечня осталась республикой такого Союза, да и другим республикам вроде Татарстана тоже был выгоден этот сценарий. Ельцину же были не нужны союзные республики, которые он не мог контролировать, однако, после сброса с себя контроля союзного уровня он начал теми или иными методами устанавливать контроль над всем, что принадлежало ему де-юре, то есть, границами бывшей РСФСР.