Но была ли революция Ельцина национально-демократической
? Как это было неоднократно в русской истории, именно эти энергию и устремления русских она использовала, чтобы поставить ее на службу совершенно другим целям.Демократическая революция
кончилась так и не начавшись, когда в августе 1991 года Ельцин остановил толпу, собиравшуюся идти на Лубянку, чтобы разрушить ее, как французская революция разрушила Бастилию. И дело не только и не столько в символах. Взятие несостоявшимися революционерами бастиона чекизма вело бы к открытию архивов КГБ и, как следствие, люстрации, как это было после аналогичных революций в странах Восточной Европы. Однако именно это и противоречило сущности ельцинской псевдореволюции или чисто административной революции, в результате которой была упразднена власть партноменклатуры общесоюзного уровня над номенклатурой российской, просто перекрасившейся в новых демократических управленцев.О сущности оседлавшего массы аппаратного переворота Ельцина недвусмысленно свидетельствует и его отношение к действительно революционно-демократическим силам в их борьбе с местной партноменклатурой. Настоящие диссиденты Гамсахурдиа, Эльчибей, Тер-Петросян, Ландсбергис
были чужды новому хозяину Кремля, изначально сделавшему ставку не на сохранение у власти этих демократов и сотрудничество с ними, а на возвращение к власти партийных, а в случае с Шеварнадзе и Алиевым — гебистских кадров. Точно также «демократический» Кремль сделал ставку на поддержку не демократическо-исламских сил в Таджикистане, настойчиво искавших союза с ним, а партаппаратчика Рахмона, опирающегося на откровенный криминал. О генерале Дудаеве, возглавившем революцию в одной из республик РСФСР, не признавшей над собой власть новой, отдельной от Союза России, нечего и говорить. О причине и последствиях войн в Чечне еще предстоит отдельный разговор, однако, в данном случае следует отметить, что Дудаев, помимо прочего, явно был неприемлем для Ельцина по тем же причинам, что и Гамсахурдиа — изначально бывший секретарь Свердовского обкома КПСС делал ставку на отношения с проверенными партийными кадрами, будь то в союзных республиках или внутри самой России.Говорить о ельцинской аппаратной революции как о русской национальной
также не приходится. Да, действительно, Ельцин высоко поднял бело-сине-красный флаг, передав его потом чекисту Путину, что, скорее всего, окончательно убило его как национально-революционное знамя, в частности, власовского движения, использование которого ему не могли простить советские реваншисты. Однако русской национальной революцией ельцинский аппаратно-популистский переворот не был ни в одном из двух возможных смыслов.Первый такой смысл, крайне уязвимый идеологически, предполагал демонтаж всего советского как нароста на теле «исторической России», подлежащей восстановлению. По примеру восточноевропейских революций это требовало лидерства в них действительно антисистемных лидеров — диссидентов и политзаключенных, а также проведения не только люстрации но и реституции
. В таком случае советской элите пришлось бы уступить и власть, и собственность действительно свежей крови, а именно местным антисоветчикам и потомкам русской белой эмиграции. Естественно, это было совершенно невозможно в ситуации, когда «революцию» возглавил партаппаратчик, собирающийся править, опираясь на таких же перекрасившихся партаппаратчиков и в союзе с ними, а советские диссидентские круги были замкнуты на теневую власть КГБ, а не зарубежную антисоветскую эмиграцию. Справедливости ради, надо отметить, что последняя не проявила никакой инициативы в возврате себе своей страны, что и понятно — это было уже не первое-второе ее поколение, а третье, ассимилированное на чужбине, не желающее что-либо кардинально менять, да и не знающее, как это делать. В ней на тот момент был человек, обладавший потенциалом возглавить такую борьбу — Александр Солженицын, но он упустил свой шанс остаться в истории чем-то большим, чем автором антисоветской беллетристики, закончившим свою жизнь подпевая неосоветскому чекистско-мафиозному режиму.