Неудивительно, что в таких условиях сопротивление бесправию и беспределу, ставшим сутью нынешней системы, все чаще приобретает локальный характер. Так, мотивом протестных акций лета 2019 года в регионах России стала в основном защита местного пространства — физического, природного, как это имело место с митингами против своза мусора из Москвы на Север, социального, как это было с сопротивлением горожан Екатеринбурга строительству очередного храма РПЦ в популярном у местных жителей сквере или политического в виде борьбы за допуск независимых кандидатов на местные выборы в Москве — не как столицы, а как города. Вкупе с провалами правящей партии на выборах в Сибири и на Дальнем Востоке это стало проявлением новой тенденции, когда в условиях подавленного или взятого под контроль нерусского сепаратизма и отсутствия конкурентной общерусской политики головной болью для системы становятся уже сами русские и русифицированные (Коми, Хакасия) регионы.
С одной стороны, такой формат локального, очагового сопротивления Кремлю не страшен — ведь часть не может победить целое, равно как в подобных очагах не может родиться и общенациональная альтернатива власти. Возможно, какое-то время эта логика будет работать и позволять режиму нейтрализовывать подобные очаги, пряником или кнутом. Однако в долгосрочной перспективе эта ситуация чревата для системы тем, что не из сопротивления в регионах родится общенациональная альтернатива центру, но что такой альтернативой может начать восприниматься само это сопротивление в регионах, особенно, когда появятся его успешные и привлекательные прецеденты, которые станут центрами притяжения пассионариев из других частей страны.
Вспомним, что путинский режим стал идеологически и политически ощетиниваться в ответ на «цветные революции» в Грузии и Украине, которые с тех пор стали его страшным сном. Противостояние им стало главным мотивом и демонстративной оккупации Крыма в назидание майданной Украине, а после — фанатичной поддержки Кремлем режима Асада в Сирии. В последних двух случаях правящие Россией силовики наглядно продемонстрировали, какими методами собираются при необходимости защищать свою власть уже дома.
Но если вдуматься, разве революция роз в Грузии и оранжевая революция, а после революция достоинства в Украине несли какую-то геополитическую угрозу России? Конечно, нет — и Виктор Ющенко
, и Михаил Саакашвили после победы пытались налаживать отношения с Кремлем, как после это пытались делать Мохаммад Мурси и сирийские революционеры во время арабской весны. Почему же все они были восприняты в Кремле как экзистенциальная угроза? Главная причина, по-видимому, заключается в том, что Кремль воспринимал ее как угрозу внутреннюю, то есть, проецировал эти события на Россию, опасаясь русской цветной революции, русского Майдана. Собственно, в свое время это очень четко артикулировалось идеологами Кремля, о чем уже говорилось в главе об идеологической эволюции путинизма и генезисе неосоветизма и «Русского мира».Второй Майдан и последовавшая за ним война на востоке Украины оказались весьма интересны еще в одном смысле. Противостояние Кремлю Грузии, стран Прибалтики или Чечни не порождало особых вопросов в том, что касается его национального аспекта. В Украине все было гораздо сложнее — сплошь и рядом в рядах промосковских сил можно было встретить людей с украинскими фамилиями и говором, также, как и в рядах проукраинских сил — людей с фамилиями русскими, русскоязычных и этнических русских, нередко родом из России. Больше того, десятки русских специально приехали воевать за Украину, причем, самое интересное, что большинство таковых были не добровольцами-интернационалистами вроде левых во время гражданской войны в Испании, а идейными русскими националистами. Хорошо известно также, что именно эти события раскололи русский националистический лагерь в самой России на т. н. «новороссов» и «заукраинцев».
Что же побуждало не только вставать под знамя Украины живущих в ней людей русского происхождения и культуры — против тех, кто поднимал на щит лозунги их защиты, но и желать им победы немалую часть радикальных русских националистов в самой России? По-видимому, то же, что побуждало часть людей с украинскими фамилиями вставать на сторону «Русского мира» — налицо ситуация, напоминающая не войны на Балканах между уже давно размежевавшимися этносами когда-то единого происхождения и языка, но Тридцатилетнюю войну
в центральной Европе, когда немецкие протестанты могли поддерживать чешских протестантов против немецких католиков, а из разноэтнических сообществ на общей религиозно-политической платформе возникали единые политические нации и республики как в Швейцарии.