Незавершенная революция

Впрочем, надо вспомнить вехи политического развития этой корпорации. Разгул коррупции дорвавшихся до власти после смерти Петра нуворишей вроде Меньшикова был так же естественен как последовавшая за этим бироновщина — откровенное засилье иностранцев. При Елизавете Петровне начинается относительная коренизация правящего класса, относительная, потому что не может быть коренным то, что по сути своей замышлялось как анти-корневое и оставалось им, начиная от противопоставленности коренному населению, заканчивая культурным фасадом и происхождением монарших особ (власть династии Голштейнов была передана именно при «националистке» Елизавете Петровне). Так или иначе, в этот период появляются признаки придворной олигархии, кульминацией которой стало смещение Петра III и воцарение Екатерины II, при которой эта олигархия приобретает характер сексуальной.

Всеобщее восстание автохтонов при Пугачеве должно было лишить наивную немецкую нимфоманку иллюзий в отношении возможностей вольтерианских реформ в России и убедить ее в том, что в этой стране она может править только опираясь на сплоченную и милитаризированную дворянскую корпорацию. Однако ее нелюбимый сын — Павел I, столь же нелюбящий мать за убийство отца и являющийся ее противоположностью во всем, оказывается еще одним революционером на русском троне, на правлении которого надо немного задержаться.

Павел I — один из наиболее оплеванных как либеральным, так и имперским лагерями русских государей, был мистиком, визионером и революционером с амбициями как национального, так и континентального масштаба. Ошибочно, как это часто делается, считать его продолжателем политики Петра I, чья разнузданность сформировала культурный стиль петровской асабийи — петербургского дворянства, усвоившего худшие черты стиля французского двора. Павел по своему психотипу был куда ближе к Ивану Грозному — религиозному мистику, но как человек германской закваски проявлял этот мистицизм в сдержанных прусских рамках, обуславливающих его стиль.

^{Павел Первый (портрет)}

Неудивительно, что главным союзником Павла I в тогдашней Европе стал другой революционер — Наполеон. Он, конечно, не был человеком аскетично-религиозного типа, но как тот, кто возложил на себя венец по образцу солдатских императоров Рима, а не испорченной крови выродившихся династий, был таким же enfant terrible тогдашних европейских элит. Логично, что Павел и Наполеон объединяются против Британии с целью удалить ее не только из Европы, но и Евразии, планируя для этого поход в Индию. Это не было амбицией из медвежьего угла — надо иметь в виду, что к тому моменту Павел уже был магистром Мальтийского ордена. Крест на этих планах ставит либеральная дворянская олигархия, она же английская партия во главе с Александром I — отцеубицей и продолжателем дела мужеубийцы Екатерины II. Война 1812 года — прямое следствие этого переворота и результат политики этой партии. Выходом из континентальной блокады она переориентирует Россию на союз с Англией в интересах английского и компрадорского капитала и против интересов капитала национального, и вынуждает Наполеона пойти войной на петербургскую англофильскую олигархию, превратившую ее в в «Отечественную».

Как и война против национально-революционного восстания Пугачева война против национально-революционной Франции консолидирует русское дворянство и усиливает его политические амбиции. «Отечественная война» кроме того естественным образом развивает в его среде национализм. Можно сказать, что в этот момент дворянство становится нацией — не только осознающей свою этнокультурную идентичность, но и стремящейся к политической субъектности и учреждению национального суверенитета.

Но как мыслится эта нация? Понять это позволяет история ее политической борьбы в виде декабристского движения, в котором выделились две линии. Одна — либеральная, представленная «Северным обществом», по сути являющаяся кульминацией чаяний дворянской олигархии, формирующейся в конце XVIII века и выступающей за конституционную монархию британского типа. Она по сути мыслит нацию как дворянство, а дворянство как нацию, препятствием для суверенитета которой является царский абсолютизм. Вторую — национально-революционную, представленную «Южным обществом» Пестеля, как ни парадоксально, можно считать развитием линии Павла I, но наложенной на якобинские идеи. Она мыслит дворянство не как синоним нации, но как ее революционный партийный авангард, призванный решать общенациональные задачи в формате республиканской диктатуры.