Нездешние

Хотя Стивен Хелм, старший лаборант нашей лаборатории, до сих пор не вызывал нареканий, однако должен отметить, что он с возрастающей частотой выражал некоторые (на мой взгляд, необоснованные) сомнения относительно линз. Напрямую ко мне он никогда не обращался и не сообщал их Майклу Дерну (СА), но его высказывания дошли до меня через Эрика Бинтли и Лауру Альварес – как вам известно, наших основных сотрудников. Я сам отмечал странности в поведении мистера Хелма, однако списал их на обычную лень или нервозность, вполне объяснимую, как мне кажется, нашим уединением и напряженностью работы.

Основным симптомом опасений мистера Хелма было его нежелание входить в испытательную камеру, что, разумеется, препятствовало работе. Каждый раз, когда ему требовалось войти в камеру, мистер Хелм то бесследно исчезал, то оказывался занят важной работой, поглощавшей все его время и силы. В таких случаях нам, руководителю проекта и старшим научным сотрудникам, приходилось исполнять его обязанности, состоящие в настройке, снятии показаний и прочих неквалифицированных работах. Так продолжалось около месяца до происшествия. Считаю себя виноватым в том, что допустил это; мы так долго вместе работали по проекту и настолько сблизились, что несколько отошли от обычных строгостей.

Второго симптома я не могу подтвердить, поскольку ни разу не наблюдал сам. (Полагаю, вы получили соответствующие свидетельства из независимых источников – по крайней мере, надеюсь на это.) Однако в тех редких случаях, когда мистера Хелма убеждали войти в камеру для исполнения его обязанностей, он сторонился пластин. В частности, старался не смотреть на отражающие поверхности. Первым это заметил д-р Бинтли и воспринял это (как я понимаю) с излишним легкомыслием, пошутив насчет тщеславия, случая поправить прическу или проверить, не застряла ли пища между зубами, однако мистер Хелм не поддержал шутки и, как мне говорили, ответил грубостью, поразившей и д-ра Бинтли, и д-ра Альварес. Д-р Альварес позже побеседовала с мистером Хелмом по поводу его выходки, и тот признал, что «совершенно не в своей тарелке» рядом с линзами. О причинах он говорил уклончиво и невнятно, но, признаться, я полагаю, что ему что-то мерещилось при взгляде на линзы. Полагаю даже, он вообразил, что видит в зеркале не себя, а кого-то другого, то есть кого-то, кого перед зеркалом не было.

Разумеется, все это достаточно нелепо. Я, как любой руководитель на моем месте, просил вывести мистера Хелма из числа моих сотрудников. Однако, поскольку несчастный случай с линзами произошел до его уже решенного увольнения, вы должны понять, что я не без причин подозреваю его в случившемся. Не вижу ничего удивительного в том, что не всякий справляется с возложенной на наши плечи ношей, особенно учитывая, каким образом приходится ее нести. Вам наверняка известно, что мы живем одиноко, подчиняясь строгой дисциплине, день ото дня не получая ни откликов, ни особого вознаграждения, и, хотя я и мои сотрудники довольны жизнью в новом поселке, часто нам кажется, что цивилизация осталась в другом мире. Полагаю, так оно и есть.

Следующий вопрос, наиболее тяжелый для меня, касается д-ра Бинтли, которого я всегда считал весьма надежным и достойным уважения ученым (иначе я не включил бы его в свою группу, но, даже по моим меркам, он заслуживает высших похвал), и потому его действия вызывают у меня глубочайшие сожаления. Правда, он никогда не выражал опасений относительно линз и нашей работы при всей досадной недостижимости ее цели, однако имели место два инцидента, наводящие меня на мысль об утрате им связи с реальностью. Я весьма сочувствую д-ру Бинтли и еще раз повторяю, что наша оторванность от мира и характер нашей деятельности являются тяжким испытанием для душевного здоровья. Я испытал это и на себе и вынужден был прибегать к медитациям для облегчения своего состояния, хотя другим этот способ рекомендовать не берусь. И все же не могу полностью освободить его от подозрений.