Нездешние

Когда картина гаснет, Болан понимает, что видел не груду, а множество штабелей, штабелей таких же кубиков, но их, должно быть, тысячи – нет, их миллионы. Они сложены, как кусочки пазла – маленькие зажаты между большими. И хотя каждый угловат, вместе, осознает он, они составляют подобие гигантского тела на полу пещеры.

И, вываливаясь из тоннеля, Болан понимает, что видел еще кое-что. По штабелям кубиков что-то ползало. Темные бесформенные тельца, десятки и сотни многоруких и многоногих (или это щупальца?), безголовых и бесхребетных созданий, вроде большущих медуз, копошились на стенах и на полу.

Он слишком ошарашен, чтобы соображать. Но сквозь немую панику пробирается одна мысль: «Во что же это я влип?»

Все еще в ступоре Болан выходит из тоннеля. Девушка, обернувшись, что-то говорит ему, но ужас мешает услышать. Потом она замолкает и с любопытством рассматривает его.

Из его кармана слышится странный звук – рингтон мобильника.

– У тебя тело бибикает, – говорит девушка.

– О, – спохватывается Болан. – Зараза. Извини.

Он отвечает на звонок, по обыкновению всех пользователей телефонов отступив на несколько шагов. Но девушка в панаме, как видно, не знакома с правилами этикета и следует за ним, не отрывая любопытного взгляда.

Болан слушает. Трижды повторяет: «Так», каждый раз с другой интонацией: «Так?», «Так…» и, наконец, тихое угрюмое: «Так».

Он дает отбой, поворачивается к девушке, соображая, как ей объяснить.

– В каньоне, – медленно выговаривает он, – вышло неладно. Там была новая девица. Та, что в красной машине. Та, которой нам велели заняться.

Девушка как будто не понимает – ждет продолжения.

– И она, не иначе, из гребаных зеленых беретов. Потому что… ну, она убила одного из моих людей и серьезно ранила второго.

В другой раз Болан захлебывался бы яростью: какого хрена девица оказалась там, и почему их не предупредили, и как вышло, что мы не знали, что она нас сделает, и т. д. и т. д. – но после того, что повидал в пещере, он на все готов, лишь бы угодить этой девушке в панаме.

Та отворачивается, размышляя. Вертится кругом, смотрит в другую сторону, что-то обдумывая. И снова оборачивается.

– А тотем?

– Он был у убитого.

– И твои люди его не забрали?

– Парень говорит, попытайся он, получил бы пулю в лоб. Та леди… как видно, серьезная штучка.

Девушка в панаме отводит взгляд и снова поворачивается к нему спиной – поразмыслить.

Болан чувствует, как что-то сползает по щеке, и понимает – капли пота. Пятнадцать лет никто не заставлял его потеть, а вот поди ж ты – его поджарила девчонка-подросток, наряженная как нищеброд в отпуске на Карибах.

Она наконец поворачивается лицом. Если новость ее обеспокоила, по лицу этого не заметно.

– У тебя машина, – говорит она.

– А? Да, я на машине.

Она кивает.

– Подвезешь меня.

Глава 42

Каньон – узкая, но длинная извилистая щель у подножия горы. Мона с Грэйси, кажется, уже несколько часов топают по нему, но Моне невдомек, близки ли они к цели и сколько прошли. На вопросы, верной ли дорогой они идут, Грэйси всякий раз с невыносимой безмятежностью ответствует:

– О да. Нам сюда.

– Откуда ты можешь знать?

– А другой дороги ведь нет, – удивляется Грэйси. – Нет ведь ни развилок, ни ответвлений. Вы разве видели, куда еще можно свернуть?

Мону преследует чувство, что Грэйси каким-то образом определяет направление пути: хоть каньон выглядит сплошным, ей чудится, что девушка старательно выбирает дорогу среди путаницы невидимых тропинок. Может, Грэйси и не из них, но знает она больше, чем показывает.

Моне было бы легче, если бы не чувство неловкости. Как будто они вместе застряли в лифте и надо бы начать разговор, хоть и не понятно, как навести мосты между одной – недавней убийцей и второй – поддерживающей какие-то отвратительные отношения с тем, что ждет их в конце каньона.

Наконец Мона, не выдержав молчания, бросается очертя голову:

– Как же это вышло?

– Что вышло? – не понимает Грэйси.

– У вас… – Мона кивает вперед, – с ним.

– С мистером Первым, – поправляет Грэйси.

– Ну да, с ним.

– Не знаю. Просто… вышло. Он… всегда был.

– Как это понимать?

– Он всегда был в моей жизни. С рождения.

– С рождения? То есть ты еще младенцем была…

– Да. Он тогда не объявлялся, тогда еще нет. Вроде дядюшки, который живет далеко, присылает тебе подарки и устраивает в хорошую школу. А потом… однажды он прямо ко мне обратился.

Мона молчит.

– Вас это беспокоит, да? – спрашивает Грэйси.

– Я бы сказала, «беспокоит» и близко не лежало.

– Вы не понимаете. Здесь это иначе.

– Здесь все иначе.

– Ну да.

– Ну и что? Не могла же ты к этому привыкнуть. То есть… жутко не бывало? Ни разу?

– Иногда бывало, – вздыхает Грэйси. – В смысле… нельзя же просто… совсем об этом не думать.

Несколько шагов она проходит молча. Мона понимает, что заставила девушку признать то, в чем она, наверное, никому и никогда не признавалась.

– Делаешь, что приходится, – говорит Грэйси, и голос ее подрагивает. – Не все идеально, но уж как есть. Мои родители живут на самом краю Винка. Вы понимаете, что это значит? Чему вы там открыты?

Мона не понимает, но начинает догадываться.