Нездешний человек. Роман-конспект о прожитой жизни

Чтобы утешить меня, мой друг Гашиш, прозванный так за свои татарские скулы, снулый якобы взгляд и отупляющие занятия восточной философией, предложил пойти к нему домой. Он жил не как все, а в отдельной квартире, и родители как раз уехали в отпуск. Отец у него был не только самолетостроителем, но ещё и охотником. Поэтому Гашиш достал с кухонной полки отцовскую картонку с чёрным порохом, пересыпал в стеклянную банку. «Чтобы виднее! Сейчас подожжём! Чтоб веселее!» Чтобы было ещё виднее, он погасил свет. «А не жахнет?» — поинтересовался я. «Авось не жахнет, небось пронесёт. Ты хоть „Упанишады“ читал?» — волновался Гашиш. «Нет», — честно ответил я и отошёл подальше. Гашиш же чиркнул спичкой и опасливо бросил её в банку. С первого раза не попал, на линолеуме вы-жглась чёрная оспина. Вторая спичка угодила в банку, но желаемого эффекта не произвела. Точно так же, как третья, четвёртая, пятая... Ни иллюминации, ни дымка.

«Ты хочешь того, чего не можешь», — досадовал я. Тогда Гашиш засунул руку с зажжённой спичкой прямо в жерло, прямо в банку. Вот тогда и жахнуло. Полыхнуло и жахнуло. Гашиш закричал не по-снулому, ничего философского в его вопле не было. Просто испугался, просто стало больно. Запахло жжёным волосом, будто курицу опалили. Я зажёг свет. Рука была в крови, словно у палача. «Вроде не оторвало...» — разочарованно произнёс Гашиш и грохнулся в обморок. Я взял его за руку — вроде и правда не оторвало. Я залил кисть жгучим йодом, побрызгал в лицо свежей водопроводной водицей, уложил Гашиша на постель, подмёл осколки. Вроде пронесло. Жахнуло, но пронесло. «Мы можем то, что хотим», — попрощался со мною Гашиш.

На следующее утро Гашиш пришёл в школу с расстёгнутой ширинкой и развязанными шнурками — одной левой ему было с ними не справиться. Я ему застегнул, я ему завязал. Благодарность переполняла меня: Гашиш хотел меня подбодрить и сам пострадал. Но ничего, пронесло. В результате он стал не философом, а практическим физиком, настоящим поджигателем. Он занялся лазерами, мечтая ими вражеские ракеты с орбиты сваливать. Такое сильное впечатление произвел на него «Гиперболоид инженера Гарина». Но это было уже потом. А пока в школьном тире он был первым по стрельбе из малокалиберной винтовки. Перед стрельбой он всегда делал дыхательные упражнения для концентрации правого глаза и чтобы рука не дрожала. Он и плавал отлично, особенно под водой. Вот только по истории у него была тройка, йогам история — по барабану, им всё равно, в каком времени жить.

К последнему классу я уже пристрастился к чтению. Вообще-то, мне хотелось найти родственную душу и поделиться с ней. Но родственной души не обнаруживалось. Может быть, оттого, что поделиться-то было нечем. Но это я сейчас так думаю, а тогда мне хотелось настоящей любви и настоящей дружбы. Конечно, на роль друга годился Гашиш, но мне было приятнее думать, что мою нежную душу никто не понимает. Понимал ли я её сам? Вот я и читал. Диапазон моего чтения был чудовищен. Я напоминал себе птицу, которая хочет полететь, но не знает — куда. И чего хочет мир от меня, я тоже не догадывался. Хотел бы я знать, что было у меня на уме.

Стартовал, как все — с заморских приключений. Поначалу вместе с Луи Буссенаром защищал свободу буров. Одновременно вместе со Стивенсоном поднимал пиратский флаг и пил воображаемый ром. Шёл неплохо, в горле не першило. С индейцами не помню какого племени охотился в прериях за бизонами. Я и сейчас в этих прериях не был, бизоньего мяса тоже не пробовал. С Джеком Лондоном мучился от цинги и мыл на приисках золото, которого в глаза не видал. У мамы не было даже обручального кольца. Цинга меня тоже помиловала, я любил всё кисленькое: лимон, антоновку, смородину всех цветов. Потом вместе с Евтушенко я строил Братскую ГЭС и задавал стране электричества. На душе становилось светло. Вместе с Аксёновым путешествовал в невиданную страну за бочкотарой. Смотреть в окно не хотелось. Вместе с Вознесенским давился треугольной грушей. Гашиш подсовывал мне тома «Упанишад», «Да-одэцзина» и дореволюционного издания «Заратустры», но эта премудрость мне не давалась, туманились мозги, пропадал аппетит. Вместо этой философской каши я глотал без разбору братьев Стругацких и сборники иностранной научной фантастики, тянулся мыслями к обитаемому человеком безвоздушному пространству. Безнадёжно мечтал с Блоком о подвигах, о доблести, о славе. А уж про Сент-Экзюпери и говорить нечего. Лётчик, а какой нежный.

Я любил посидеть в библиотеке, доставшейся школе по наследству от купцов Медведниковых. Высокие накрахмаленные потолки, столы тёмного дерева, сработанные в расчёте на вечность. Зелёные лампы индивидуального пользования выхватывали волшебный круг, набитый до отказа отважными героями, напряжёнными мыслями, неожиданными рифмами, зёрнами истины. В огромных шкафах — кожаные корешки Брэма, Брокгауза и Ефрона, затасканные тома «Библиотеки приключений». И много ещё чем манили шкафы, раздувшиеся от знаний. Каждая книга взывала: прочти меня!