Нездешний человек. Роман-конспект о прожитой жизни

На книгах, купленных у Александра Николаевича, отсутствовала печать магазина. Рисковал, выручка шла мимо кассы прямо ему в карман. Наверное, у него была жена, не говоря о детях. Он говорил: «Эх, мне бы свой магазин, хотя бы крошечный... Вот бы я развернулся! Но до этого не дожить, коммунисты мне никогда не позволят».

Как-то раз клиентов в магазине не оказалось, он позвал меня на улицу покурить. Угостил дешёвой «Примой». Я уже покуривал, но «Столичные» или же болгарский «Опал». С фильтром. Так что от «Примы» я закашлялся, Александр Николаевич вежливо постучал меня по спине. Тут подкатил какой-то людской огрызок, в глазу нехороший огонь: «Ну что, дед, с тебя руль или быть тебе битым». Александр Николаевич показал ему шиш и чистосердечно сплюнул сквозь редкие зубы. Длина плевка изумила не только меня. Мы с огрызком посмотрели друг на друга. В его взгляде я прочёл уважение, он в моём — только испуг. Я подумал, что Мордовия, может, и не Колыма, но и там порядки совсем не курортные — воспитывают человека в правильном направлении.

После совершенного плевка Александр Николаевич стал заплетать такие затейливые предложения, в которых при всём желании нельзя было обнаружить ни одного печатного слова. «Надо же, и библиофилы тоже могут!» — с лингвистическим восхищением думал я. Длилось это довольно долго. Огрызок даже покраснел, возможно, впервые в жизни. Наверное, от обиды, что ему слабо. «Понимаешь, бля, я не нарочно, я думал ты фраер, а ты — пахан, прости суку, я так больше не буду...» Так по-мирному и разошлись. Огрызок отправился искать чувака попроще, а мы — в магазин, под крышу. Напоследок Александр Николаевич еще раз сплюнул, но уже мирно, под ноги. Споря с кем-то, сказал: «А что делать было — читать ему Афанасия Фета? Или „Божественную комедию"? Мы же гуманитарии, надо уметь с каждым разговаривать на его языке. А не то зарежут».

Кое-какие восклицания Александра Николаевича я запомнил, в дальнейшей жизни они сослужили мне неплохую службу. В тот раз я унес от него абсурд Хармса, но, добравшись до дому, с удовольствием перечёл «Евгения Онегина».

Чтобы приблизиться к источнику знаний на расстояние вытянутой руки, решил не мудрить и поступил в библиотечный институт. Конечно, я не прочь был бы выучиться на лётчика или космонавта, но меня тревожила мысль, что я полечу, а Гашиш меня собьёт лазером. К тому же во все технические институты требовалось сдавать математику, а я в ней был не силён, домашние задания списывал у того же Гашиша. Конкурс же в библиотечном оказался нулевой, парней, правда, совсем не было. Может, это и к лучшему. Когда на школьных вечерах я декламировал:

Мне бы только смотреть на тебя, Видеть глаз златокарий омут, И чтоб, прошлое не любя, Ты уйти не могла к другому...

—девчонки притворно млели, а мальчишки гоготали и девчонок лапали. Цвет глаз не имел при этом значения. Поскольку я в это время находился на сцене, мне доставались лишь жидкие аплодисменты. В эту минуту комок подступал к горлу — я вспоминал японскую книжку, в которой герой мечтал умереть молодым — пока ты ещё чист и свеж, пока люди ещё станут жалеть тебя и оплакивать твою смерть. «Таков истинный путь воина», — резюмировал автор. Справедливости ради отмечу, что эта жалостливая минута длилась секунд сорок.

Когда я обучался в институте...

Когда я обучался в институте, на демонстрации меня гоняли безжалостно. И на 7 ноября, и на 1 мая. Бывало, что и помирал кто-нибудь из ленинской гвардии. Обычно зимой, сказывался климат. Я одевался тепло, но руки с транспарантом «Наша цель — коммунизм!» или «Вечная память!» всё равно мёрзли. Особенно промозгло бывало в ноябре. Становилось понятнее, что рабоче-крестьянские массы попёрлись в Зимний дворец, спасаясь от низкого депрессивного неба. Оставалось утешаться тем, что февральская революция попадала в разряд буржуазных и на неё не гуляли.

Змеясь по направлению к Красной площади, грелись анекдотами. «Трещит, летает, в жопу не попадает. Что такое?» Правильный ответ: жопопопадалка советская. «А что нужно сделать для наступления коммунизма?» — «Подсоединить телевизор к холодильнику». «А с кем граничит Советский Союз?» — «С кем хочет, с тем и граничит». «Можно ли из пулемёта перестрелять китайцев?» — «Можно, если составить их в колонну, а задние ряды не будут совокупляться». Анекдотов было так много, что временами сводило мышцы брюшного пресса, и тогда по коже бежал холодок.

Отправляясь на демонстрацию, я ограничивал питьё половиной чайного стакана. Находясь в колонне, помочиться было негде. Но не все демонстранты отличались предусмотрительностью, из встречавшихся по пути следования колонны подъездов несло выдержанной мочой. И тут уж никакие лозунги не помогали.