Но не уезжать же обратно, к Иван Иванычу Небритову? Поезда ходят редко, расписание мне неизвестно, денег на билет нет, люди ждут политинформации, наверное, накрыли на стол... Нет, подвести их нельзя. «Жизнь продолжается при любой погоде», — подбадривал я себя. И не зря: я увидел протянутую мне с платформы женскую руку и без всякой помощи запрыгнул наверх, в неизведанное.
«Оля», — произнесла она, серебряные колокольчики зазвенели «оля-ля, оля-ля»... Ну, и так далее, добавить нечего. В памяти встал безобразный Отчайнов с его Людмилой. Как он мне говорил? Оля-ля, follow me... Но Отчайнов-то был несчастен, я же точно буду счастливым! Счастья — не миновать! Душа ещё не распелась, но уже готовилась к выступлению. Я осторожно огляделся, но колокольчиков нигде не заметил. «Я тебя уже давно встречаю, — сказала Оля. — Я и пирогов с капустой напекла, да только по дороге Санька увидела, ему отдала. Ты ведь не обидишься? Он ведь давно не ел».
Оля смотрела на меня, я — на неё. Внешность её описать не могу. Был бы художником, мучился бы от недостатка таланта. Мне было проще, в данном случае я просто обомлел. Непонятно, что при такой красоте на этом свете делали остальные женщины. Она была так хороша, что хотелось поделиться с ней наследством. Наследства у меня не имелось, но искренность куда дороже. Она была легче воздуха, я — тяжелее воды. Ей же, возможно, казалось, что наоборот. Окружающая среда потеряла воровской подтекст, в ней ощутилась нежность. Она изливалась из моего нутра или эту окружающую среду придумали ещё до моего появления? И куда мне столько колокольчиков?
Подбежал пёс, завилял хвостом, посмотрел в затуманенные глаза. Вежливо отошёл, кусаться не стал, лёг на платформу. Из кассы высунулась средних лет взлохмаченная голова: «Скоро поезд, вам не пора?» Вопрос был абсурден, я даже на него не ответил. Голова исчезла в окошке, теперь уже навсегда. Я хотел было поцеловать Оле руку, но губы не слушались. Наверное, сказывалось отсутствие привычки. Хотел было продекламировать какое-нибудь подходящее случаю стихотворение, но онемел язык. По той же причине я не смог и представиться, молчал от восторга. «Не волнуйся напрасно, я знаю о тебе больше, чем ты сам», — сказала Оля. Я не нашёлся с ответом, пусть будет так, противоречить не хотелось совсем.
Оля взяла меня за руку, ладонь обняла ладонь, будто так было всегда. А может, это я её взял? Мне хотелось взять и вторую, но в правой я держал чемодан. Так мы и пошли по бугристому полю. Кочки не мешали ходьбе, казалось, что мы плавно летим по бездорожью на мягкой воздушной волне. Даже шнурки не развязывались. Открывались дали, божья коровка прицепилась к Олиной щеке, смахнуть её не хотелось. Хотелось зажмуриться от счастья, но свет был мне мил и принадлежал по праву. Про немых я забыл окончательно. Несметное население весёлых птиц сопровождало нас. Я таких певучих ещё не видел. Их трели напитывали пространство смыслом. Наверняка какой-нибудь щегол уселся бы мне на протянутую ладонь, но руки были как назло заняты.
«И откуда эти птицы взялись?» — не к месту спросил я. «С неба. Когда тучи — идет дождь или снег, а когда ясно — птицы».
Ответ меня убедил.
Долго ли, коротко ли...
Прямо посередине поля разметалась огромная лужа. В этом болоте важно покоилась гигантская асфальтоукладочная машина, напоминавшая беспомощного динозавра в трясине. Или нефтеналивной танкер, севший на мель. Трясина засосала машину по пояс, по самые траки. Стальные бока облепили рабочие в оранжевых чистых спецовках. И — полная тишина. Ни душевного разговора, ни разухабистой песни, ни добродушного матерка. Асфальтоукладчики читали книги — на крыше, на всяком уступе машины, в просторной кабине, напоминавшей кабинет учёного. Никакого движения, ветерка. Шевелились мысли, шелестели страницы. Вдумчивые складки бороздили обветренные лбы. Казалось, что лицам больно от острой и напряжённой мысли, ворочающейся изнутри. Никто не оторвал глаз от текста, не повернулся в нашу сторону. Может быть, потому, что мы плыли на облаке и не производили посторонних звуков.
«Мои выпускники, — пояснила Оля. — Я ведь русскую литературу преподаю, чтобы не было стыдно и больно».
Желая познакомиться с этими замечательными людьми, я спросил того, кто поближе. Он сидел на капоте в позе мыслителя. «Как вас звать?» — окликнул я. Он посмотрел на меня, в его взгляде была то ли бездонная глубина, то ли безвоздушная пустота, то ли обычный вакуум. «Забыл, завтра скажу», — честно признался он.
«Бог в помощь!» — протяжно и безадресно прокричал я выпускникам. Мельком взглянув на меня, они синхронно перелистнули страницы. Приятно, что они наверняка придут на мою лекцию.
«И давно они так?» — нежно спросил я.
«Три года как кончили, все — с золотыми медалями», — зазвенел серебряный колокольчик.
— Повышают свою профессиональную квалификацию?
— Не думаю, — твёрдо ответила Оля.
— То есть асфальта нет и не будет?
— А зачем нам асфальт?