Нездешний человек. Роман-конспект о прожитой жизни

Действительно, подумал я, а зачем нам асфальт? И мы поплыли выше и дальше, будто покатились на колесе обозрения. Видно было хорошо. Высота сообщала пейзажу нужную степень абстракции. С этой точки земля казалась чистой и прибранной. Она была похожа на уютный макет из музея. Никто никуда не спешил, как будто на земле объявили обеденный перерыв. Над ухоженными домами вился кудрявый дымок, он пах то ли щами, то ли пирогами, то ли ещё чем-то таким же нездешним. Может, даже селёдкой. Выхлопными газами не воняло, автомобили едва передвигались на своём биологическом топливе и не обдавали прохожих грязью. Коровы отсвечивали на солнце хорошо выделанной богом шкурой, они задумчиво жевали, перетирали прошлое, проживали жизнь наново и мечтали о чём-то родном и прекрасном. Скорее всего, о телятах. Глядя на них, хотелось родить самому. Весело гоготали гуси, совсем рядом заливались жаворонки. Они пели на понятном мне метаязыке. И — куда бы ни посмотрел — всюду была растворена Оля. Я смотрел небу в глаза. Медленно, но верно росла трава, распускались почки. Ощущалось движение солярного сока по скелетам деревьев. Мои немые мирно сидели на завалинке и пили из эмалированных кружек сладкий чай с баранками, их подлого разговора не было слышно. Никакого Небритова, никакой Кати. Я ощупал карман, кошелька там по-прежнему не было.

«Не волнуйся, зачем нам деньги?»

И вправду, зачем?

Долго ли, коротко ли...

И вот — голубая вода, посередине — остров, нежно играет волна. Отмель отдавала золотом, казалось, что песок намыл сам Кронос. Выглядело утопически. Этот пейзаж хотелось засунуть за пазуху, а не то исчезнет.

«Как называется этот чудный остров?» — спросил я.

«Никак не называется, как и озеро. Их нет на карте, географы про них забыли. Просто Озеро, просто Остров».

Вот и хорошо.

Держа в высоко поднятой руке аккуратно сложенную одёжку, к Острову грёб подросток. Ольга Васильевна махнула ему белым носовым платочком, он стремительно развернулся и обиженно поплыл обратно. «Терёха, мой ученик, член сборной СССР по плаванию, скоро Олимпиада, а у него с придаточными предложениями не всё в порядке, я ему обещала помочь. Ничего, завтра нагоним», — слегка закраснелась Оля.

К дому вела тропа, петлявшая в гору. Мы поднимались по ней уже гуськом, но думаю, что снизу всё равно сливалось в один уголёк, который бережно раздувал ветер. На ладони, которую только что обнимала Олина рука, были видны водяные знаки судьбы. Карабкаясь вверх, я ощущал, что мой песенный пост переносится выше и выше.

На самом краю обрыва — телескоп, горизонтально направленный в прошлое. Я прильнул глазом: посольство, милицейская будка, мой дом. Всё как на ладони. Во дворе никого — время рабочее. Только какая-то шавка носилась по пыльному кругу. От весны одурела. Видно, что лает, но звуков не доносилось. Может, это кобель Сан-Игнасио де Веласко к боливийцам вернулся? Вряд ли. Уж слишком радостно пасть разевает, а наши собаки — самые брехливые в мире. С этим уже давно никто не спорит. Только отпетые антисоветчики.

Я оторвался от окуляра. Цвели вишни, урчали шмели, носились стрекозы. Со старой яблони я сорвал не тронутый временем увесистый плод. Ветка с благодарностью распрямилась. Хрустнуло, во рту закислило. Антоновка, моя любимая. Я обживал Остров, Остров обживал меня. Наливалась землёй редиска, зеленел лучок. Под берёзой в серёжках таранил воздух красной головой подосиновик. Чуть поодаль — торчал ананас на стройной ножке. Как-то всё тут было не по сезону и не по климату, как будто тут дом творчества. «Здесь микроклимат другрй, — пояснила Оля. — На мой Остров прогноз погоды не распространяется. Здесь и траву есть можно — сладкая, сочная, витаминная. Обживайся, теперь Остров твой». Было понятно, что состав местной почвы Оля знает досконально. Скорее всего, от рождения.

«Что, и снег никогда не идёт?» — испугался я. «Это зависит от настроения», — сказала Оля. «А это не что иное, как бугенвиллия, — указала она на дерево, цветшее волшебным фиолетом. И дополнительно пояснила: — Это так названо в честь французского ботаника Луи Антуана де Бугенвиля, годы жизни 1729-1811. Но он здесь, к его несчастью, никогда не был. Семян не оставил, но я всё равно вырастила». То есть Оля, сообразуясь, с жизненными обстоятельствами, ещё и читала мне историю науки. Потрясающе!

Несмотря на прожитую длинную зиму, претензий к природе я больше не предъявлял. А на Острове этом можно быть хоть камнем. Разумеется, аллегорическим. Настоящих камней здесь тоже имелось немало. Разных форм и в разных положениях: плоские и горбатые, валуны и подножная мелочь, стоячие и лежачие. Будто прибыл на экскурсию в японский сад. Разумеется, никакой Японии здесь не было, просто здесь был ледник.