Неземная

«Сейчас же! – настаивает она. Хлопки ее крыльев становятся все слабее, а затем крылья и вовсе прижимаются к спине. – СЕЙЧАС ЖЕ закрой глаза и подумай о Такере!»

Я зажмуриваюсь и пытаюсь сосредоточиться на Такере, но в голове лишь мысли о том, какой слабой стала мамина хватка и что никто не спешит нам на помощь.

«Подумай о чем-то хорошем, – слышится ее шепот в моей голове. – Вспомни тот момент, когда вы любили друг друга».

И именно так я и поступаю.

– Что сказала рыба, когда ударилась о бетонную стену? – спрашивает меня Такер.

Мы сидим на берегу ручья, и он привязывает мушку к моей удочке. На нем ковбойская шляпа и красная клетчатая фланелевая рубашка, надетая поверх футболки. И это очень ему идет.

– И что же? – интересуюсь я, с трудом сдерживая смех, хотя он еще не дошел до самой шутки.

Такер ухмыляется. Он настолько великолепен, что мне все еще не верится, что он мой.

Он любит меня, и я люблю его. А ведь это редкий и прекрасный дар.

– Бам! – говорит он.

Я громко смеюсь, вспоминая этот момент. И позволяю напитаться восторгом, который испытывала в тот момент. А еще тем, что почувствовала в амбаре, когда прижалась к нему телом и губами, когда ощутила единение с ним и всем живым на земле.

И вдруг осознаю, чего хотела от меня мама: чтобы я помогла ей обрести венец. А для этого мне нужно отбросить все, кроме своей сути. Той части, что связана с окружающим нас миром. Той части, что питает мою любовь. Вот этот ключевой момент. Вот чего не хватает для обретения венца. И почему я засияла, когда впервые поцеловалась с Такером. Нет ничего важнее любви. Любовь. Любовь.

«Молодец, – звучит мамин голос в голове. – У тебя получилось».

Я открываю глаза, и мне приходится моргать несколько раз, чтобы привыкнуть к яркому свету, который исходит от меня. Разносится от меня. Я вспыхнула, словно фонарь, и сияние дрожит и искрится, как бенгальские огоньки на День независимости.

Чернокрылый вздрагивает. Я все еще сжимаю его запястье, и в этом месте его кожа рассыпается, словно сквозь фальшивую оболочку и этот человеческий костюм мне удается добраться до того существа, которое скрывается под ними. Кончики моих пальцев искрятся от жара.

– Нет, – недоверчиво шепчет Сэм.

Он отпускает маму, и она оседает на землю лицом вниз. Я выпускаю ее руку и хватаю падшего за ухо, чего тот совершенно не ожидает. Он пытается вырваться, но я с легкостью удерживаю его. Его огромная сила померкла. Я сильнее стискиваю пальцы, и с его губ срывается болезненный стон. Его тело окутывает белый дым, как будто он испаряется, как кубик сухого льда.

А через мгновение ухо отделяется от его тела.

Я так потрясена этим, что чуть не теряю венец. И тут же отбрасываю это ужасное ухо в сторону, отчего оно разлетается на мелкие частицы, как только касается земли. Я снова тянусь к падшему, пытаясь схватить его за шею, но ему удается увернуться. Кожа на его руке, которую я так и не выпустила, тоже растворяется, как пепел под дождем. Нет. Как пыль. Пыль на ветру.

– Отпусти, – говорит он.

– Отправляйся в ад.

Я отталкиваю его подальше. И он отшатывается.

В воздухе появляется рябь, а через мгновение Чернокрылый исчезает с порывом холодного ветра.

Мама кашляет. Я опускаюсь на колени и медленно переворачиваю ее. Она открывает глаза и смотрит на меня, а затем пытается что-то сказать, но ей не удается произнести ни звука.

– О, мама, – выдыхаю я, разглядывая темные синяки на ее горле.

Среди них даже можно разглядеть отпечаток руки. Венец начинает угасать.

Она тянется к моей руке, и я сжимаю ее ладонь.

«Не отпускай венец, – мысленно просит она. – Поделись им со мной».

Я склоняюсь ниже, освещая ее своим сиянием. И ее раны на голове и шее медленно исчезают. А сгоревшие волосы отрастают вновь. Она делает глубокий вдох, как пловец, перед тем как нырнуть в воду.

– Слава богу, – почувствовав невероятное облегчение, говорю я.

Она садится. И пристально смотрит за мое плечо на что-то у меня за спиной.

– Нужно выбираться отсюда, – говорит она.

Я поворачиваюсь. Огонь, который вспыхнул по вине Чернокрылого, превратился в настоящий, потрескивающий, дикий и необузданный лесной пожар, пожирающий все на своем пути. В том числе и нас, если мы задержимся здесь хотя бы пару секунд.

Я поворачиваюсь к маме и помогаю ей медленно подняться на ноги. Она двигается так осторожно, что напоминает мне старушку, которая пытается выбраться из инвалидного кресла.

– Ты в порядке?

– У меня почти не осталось сил. Но я смогу взлететь. Давай убираться отсюда.