Нежданно-негаданно

Из Берлина, после Победы, помчался Градов к себе в Сибирь, потолкался в родной деревне, а тут об этой нефти заговорили. Поступил на курсы бурильщиков. После работал в разведочном бурении помбуром, бурильщиком. Холостой, самое-то по лесам мотаться. Но главное — захватил азарт: кто вперед откроет первое месторождение? Градов понимал, как это нужно и важно. Через пять лет он уже возглавлял буровую бригаду. Курсы мастеров окончил. Образование не «ахти» — семи классов нет, а одолел. Упорства да настойчивости Градовым не занимать — вся их порода такая. Его бригада и тогда по проходке всегда первой шла, с доски Почета геологического управления не сходила. Месяцами безвыездно мотался по тайге, — а ее, нефти, все нет и нет. Начались сомнения, споры, может, нефти-то и нет, прогнозы геологов не подтверждаются! Восемь лет бурения впустую. И он, Градов, сдался. По сей день простить себе не может: маловером оказался, не дотянул до конца, не выдюжил. Уехал в Башкирию, где нефть наяву. Пошел в эксплуатационное бурение. Душа петухом пела: не пустые дырки сверлить. Начал снова с бурильщика. Показал себя. Хватка у Градовых цепкая. Через год уже буровым мастером стал. И тут словно обухом по голове: в Сибири открыли месторождение, потом другое, третье. Его старые друзья; которых он раньше намного опережал — известными стали. Обскакали! Сердце у Градова заходилось: один год не дотянул! Он забыл обо всем, ушел в работу. Бригада через полгода стала первой. А вскоре Градова выдвинули начальником конторы бурения. Но не радовало его повышение: из Сибири все время поступали тревожащие душу сигналы: там нефть, в другом месте нефть. Он не находил себе места, маялся. А когда дошли вести, что близ озера Долгого, где Градов, можно сказать, на брюхе все выползал, открыли неожиданно месторождение, — Градов удержать себя не мог: «Сейчас же стану писать в Сибирь, не могу больше», — вздохнул тяжело он.

Пока не было ответа, Градов терзал себя мыслями: неужели не помнят, забыли? Пять лет первенство держала его бригада. Тут же успокаивал себя: да могут и не знать — работал от геологического управления, а теперь в Сибири есть и трест эксплуатационного бурения, куда и написал Градов.

Когда пришел вызов, уже ничего не могло удержать Градова.

И вот здесь — десяток лет. На его глазах вырос город. Он вывел управление в передовые.

Градов всего себя отдал нефти, за годами работы и молодость пролетела, и бабу найти не успел; теперь вот при положении, почете, деньгах, да уже за полсотни, поздновато, пожалуй.

…Река Малиновка, впадающая в Обь, мельница на ней, потом война от Москвы до Берлина, и бурильное дело — вот она, жизнь Градова, вся на ладони; и он больше заслужил против Лузина, пусть и авария, и нечего перстом сюда тыкать — главное — самая высокая проходка у них и производительность. Может, завтра и он погибнет — никто от этого не застрахован! Градов так распалил себя, что не мог усидеть, встал, закурил. Но он проведет разговор спокойно и рассудительно, нервы у него крепкие, не распоясаны, как у Лузина, хоть и побольше его видел. Градов не вспылит. Он знает, говорят про него в управлении: «Ступит да придавит». А как же иначе? Подчиненные силу его чувствовать должны. Без дисциплины, порядка — ничего не выйдет. Никаких дел.

Мысли начали путаться, одно вытесняло другое: все-таки с Лузиным расставаться жалко, заскребло под ложечкой Градова. Отдаваться так работе больше никто не станет.

После окончательно все смешалось в голове Градова; и он уже не знал теперь: как ему обойтись с Лузиным? Думал. И чем больше думал, тем больше приходило, кроме деловых, и никчемных мыслей, все сливалось воедино, и уж в глазах делалось сизо от этих проклятых дум. Напрягался изо всех сил, хотел разложить на нужное и ненужное и думать все-таки о чем надо, но не получалось, вставало все перед глазами слитно, — и он, и Лузин. Как ты разделишь на части — на хорошее и плохое — себя и Лузина — не с частями ведь жил, а оба, вот они, наяву, целиком, какие уж есть! Мысли зачем-то потянулись к реке Малиновке. Вот всей деревней плотину делают, землю, камни возят на лошадях. Потом стало видеться, как вода падала на лопасти, поднимая круг брызг, и закрутилось мельничное колесо. Его отец — мельник, казалось, самым необходимым человеком был в деревушке: без хлеба не проживешь.