Нежданно-негаданно

— Видел его на горе (в центре села), обходительный, вежливый. За ручку поздоровался. Как, говорит, здоровье, Логантий Перфильич, по имю-отчеству величат. Да поговорить-то нам не дали, директор школы его позвал. На другой раз, говорит, потолкуем. Молодчина парень!

Федора ничего не ответила.

— Ну, до свидания, Федора Матвеевна, идти надо. Климентий Ефремович в письмах все интересовался про здоровье. Да вот вперед меня преставился, царство ему небесное, — Лога перекрестился. — Человек был. Справедлив.

Федора давно считала Логу «умом набекрень», как она выражалась, и сейчас только поддакивала.

— Слышала, что на похороны-то председатель не отпустил. Вызов, говорят, был.

— Был, Федорушка. Да здоровье подвело. Захворал.

— Так, так, — качала головой Федора, насмехаясь в душе над Логой. Передразнить или посмеяться над кем-то в деревне лучше ее никто не умел.

— Ну, пойду я, до свидания, — в третий раз начал прощаться Лога.

Только сейчас Федора заметила, что штаны у Логи на левой стороне. Она сначала ухмыльнулась про себя, а потом как бы ненамеренно проронила:

— Логантий, штаны-то ты на левую сторону надел! — и захохотала громко.

— Это, Федора Матвеевна, чтобы не отгорали. Штаны у меня из шибко хорошего сукна. На правой стороне я их только по праздникам ношу.

«Чтобы не отгорали. Дурак, так дурак и есть», — усмехнулась Федора и хотела пойти в ограду. Она понасмехалась над Логой, отвлеклась малость.

В душе Федора ненавидела Логу, и ей было бы легче не смотреть на него, а с другой стороны, хоть повеселит эту саму душу, чудное что-нибудь скажет, и эти разные чувства уживались в ней.

И в то же время мысли цеплялись за старое, обидное, за что была скрытная ненависть к Логе.

Когда вернулся отец с действительной службы, полегче жить стало, выкарабкались из нищеты, две лошади завели. Даже в страду иногда помогала Дарья-полоумная, которая шла к каждому, кто пригласит, чтобы прокормиться.

…А тут опять неразбериха такая: Лога, то ли по чьей вредительской воле, то ли случайно, смехом, или еще как, кто теперь разберет, попал в комиссию по раскулачиванию.

…— У Бандуриных две лошади, наемную силу привлекали — выслать их за Обь-реку, — «долдонил» он свое, и только.

Ладно, люди умные заступились, заговорили:

— Чего ты, дурак, мелешь, кого тут раскулачивать! Слезы бедняцкие еще не просохли. Да и Бандурин Советскую власть завоевывал.

Пронесло «тучу мороком». Да-а, что теперь вспоминать.

Федора отогнала это грустное, повернулась к Логе, отошедшему уже с десяток шагов, произнесла ласково:

— Пей еще, Логантий. Для тебя не жалко.

Лога воротился.

— Хоть повеселишь душу, доброе слово скажешь, — а сама подумала: «Лопай ты хоть через край, хомяк в корчагу-то с брагой упал, утонул. Подавись ты пролитыми слезами, придурковатый…»

И Федора, кивнув приветливо Логе, пошла за брагой.

…После, отведя под руку до дороги захмелевшего Логу, Федора зашла во двор и долго размышляла, как ей быть. Она знала, что если совет их с племянником не возьмет, Леонид жить вместе не станет, чувствовала: такие уж они, Бандурины. Она и сама уже сейчас, пожалуй, не согласна вместе-то жить, видя, что найдет у них «коса на камень», никто не захочет уступить.

Но удержало Федору другое: прослышала она, что привезут на базу шифер и учителям по разнарядке продавать станут. Так, может, не продадут ли Леониду, денежки у него есть. Да и, говорит, сотни полторы зарабатывать станет. А если достанет шифера, так закроет крышу, да дом поднять пособит, — тогда и порознь жить можно. И поэтому она решила не спорить пока с Леонидом и о Нинке помолчать.

Разногласий больше у Бандуриных в семье не было. Федора вроде примирилась с тем, что Нинка учиться будет. А про себя думала: «Никуда она не уедет. Как она в людях-то спать станет или в общежитии. Молодая, не подумала об этом, а егозится. Раз уж случилась беда, так привязана к дому. Как ране-то мне в голову не пришло, и спорить нечего было. Потом, напоследок, как ехать, — скажу…»

…Леонид шел из школы и услышал, что кто-то его окликнул, он обернулся.

От магазина, прихрамывая, шел Лога.

— Левонид, Левонидушко, здравствуй!

— Здравствуй, Логантий Перфильевич! — улыбнулся Леонид, зная, что Лога что-нибудь уже приготовил.

— Твой батюшка, Левонидушко, откровенный прямой человек был. Сказал, помню, мне: тебе, как другу, Логантий, первому электричество проведу, — и сделал. Первая лампочка на селе в моем доме зажглась. Хозяин был своему слову, а тетка твоя, паря, не эка, Левонидушко.

— А что?

— Я с лошадям вожусь, сам знаешь, как мне набор на уздечку нужен. А у нее ведь полно его. Я видел. И посулила, не скажу, что нет. Пришел я, она выняла узду из завозни, вся в наборе, у меня ноги от радости задрожали и подкосились, сел я на порожек. А только посмотреть и пришлось, даже подержать не дала. Ты, говорит, Логантий Перфильич, чо мне за это сделаешь! Огород хоть спаши весной. Спашу, спашу, говорю, Федорушка. Вот спашешь, тогда и отдам.