Нежданно-негаданно

От железной дороги лесопункт находился за сотни километров, глушь, лес по реке сплавляли, пока он был, «а как остались одни жерди, то путние-то мужики не оследились», — заключил Степан, прикидывал: у него детворы малолетней полна изба, и баба хворая, куда он с такой оравой поспел! Вот и промышлял соболиной охотой, а после завершения ее «шишлялся» в лесопункте, — и тому рады, стали бы недовольство выражать — так совсем бы ушел: за месяц охоты больше выручал, чем за год работы в лесосеках.

«А начальство тоже долго не держалось, все каких-то прощелыг посылали, или запьет, или наплутует что-нибудь — и долой его, нового назначат, а тот не лучше прежнего: в худое-то место доброго человека не пошлют. — И часто думалось Степану: — Так и погрязнут они в бедноте: охотой-то тоже не пробьешься, повырубили леса, вороны одни летают да кошки одичалые, вместо соболей. Да-а! дела…»

Желания из сил выбиваться не было сейчас никакого, после того как баба его надорвалась и нездоровье в деляне получила. Теперь вот на ладан дышит. А ему надо ораву свою на ноги поставить, и на непутевой работе он здоровье больше гробить не станет.

Уж совсем было решился завербоваться дальше на север, да опять же куда с такой ордой? Вот, чул, дорогу железную к Оби привели, и леспромхозы по ней образовали, получают, сказывают, не худо, пьяниц выгоняют, дисциплинка!

«И люди прут, как мухи на мед! Северные платят! Если прямиком на вертолете, так всего верст триста. Это недалеко. Туда бы, пожалуй, можно махнуть. И фатеры там, видно, дают тем, кто трудиться умеет». А уж Степан бы показал себя, работать он может, сызмальства с «Дружбой» возится. Да и глянется ему до поту наяривать, только бы было за что, а труда он не боится. Он и подумал уже: надо договориться с вертолетчиками, которые за рыбой к ним прилетают с тех мест, — и катануть, поглядеть. Узнает все, как и что? Тут недалеко, и перебраться можно. А ежели действительно не болтовня, что еще надо: и железная дорога есть — ребятишкам на учебу можно ездить. Ему уже виделось иногда, что все оказалось, как он намеревался сделать. Приняли его с испытательным сроком. Степан сам наточил цепи к пиле, не дозволил никому; и на работу ехали на автобусе, честь по чести, силы сэкономятся. По дороге он приглядывался к лесорубам: который же может больше его напилить леса? Что, вон тот, сухопарый? Да Степан его одной рукой придавит. Или вон, толстопузый-то? Где ему с брюхом поспеть за Кирьяновым. А-а, тракторист, но это еще можно. Да нет, пожалуй, тут мужиков, кто бы мог с ним потягаться. Но увидим. Как только приехали в деляну, вздохнул Степан с шумом, сбросил фуражку и пошел, только цепи успевает менять да жмет, не разгибаясь. Он покажет им, как надо валить, Степан постарается. И ребятишек своих оденет, и бабу к докторам свозит. Потом, он слышит, останавливают его: ну, здоров мужик — больше всех навалял. Берем, бригадиром поставим и избу дадим.

Степан плевался, остановившись, отгоняя воображаемое, закуривал и говорил: «Да, паря, не худо бы».

Начало тогда воодушевило его: Степан прилетал с вертолетчиками на «железку», как тут называли пришедшую железную дорогу, они и к директору его привели, и рыбкой Степановой угостили. «Стоило, — ухмыльнулся Кирьянов, — моксунов-то, поди, пуда два хапанули».

Директор, увидев единственную запись в трудовой книжке Кирьянова, подобрел лицом:

— Тридцать годов вальщиком в одном лесопункте? Да нам такие работяги во как нужны, — он провел ладонью выше головы.

Потом, все было так, как и виделось когда-то Кирьянову.

Дни тогда уже стояли прохладные, снежок припугивал, не жарко пилить, стаи уток и гусей тянулись к югу. А он, Кирьянов, показывал, как надо валить: в первый же день намного опередил всех, а потом и тянуться за ним перестали. Да-а, так вот и надо-о!

Через неделю Степан получил уж квартиру и перевез детишек своих. «Жаль, Ульяна не дотянула!» И не мог он представить, как без нее жить станет: «Каждый рот накормить надо, прореху на одежде зашить, обуть, одеть». И только теперь он понял, какую невидную ему ношу несла Ульяна, а он взъедался на нее. Только и звание было, «недотепа».

И сам себе он простить долго не мог, как скоро забыл ее, женился на разбитной бабе Харитине-сучкорубке. Детишек надо было дозирать, — внушал он себе в оправдание. А потом Степан за-ажил: заработки пошли, мужики проворные подвернулись, прославились; директор толковый мужик попался, с умом ведет дело.

На дальнем озере прокричали лебеди, оборвалась уже давно глухариная песня, солнышко выползло из-за увала, играя в кисее кедровой хвои, золотя стволы сосен, всполошило Степана, чего это он «загузался», время-то идет. Он отогнал нахлынувшие мыслишки, воспоминания и быстро зашагал к сосновому клину. «Как бы сделать обещанное, не подвести». Да уж он все силы приложит, не осрамится.

II