Нежить. Безбожная душа

Маришка молча соображала и никак не могла связать в своей голове всесилие Господа и то, что Он не может совладать с сатаной.

– А что же вы мама исповедоваться будете?

– А как же, я причащаться буду, не зря я с утра и росинки во рту не держала!

– Но на исповеди видать нужно будет и про нашу ворожбу говорить? Ведь грех большой скрывать что-либо, а батюшка с Митей на короткой ноге, возьмет как-нибудь и намекнет ему о наших делах! – испугано вымолвила Мариша.

– Не бойся, это мое дело. Но ничего Митька не узнает, это ты даже не переживай! – успокоила она невестку.

В церкви народа было не так много, служба прошла достаточно быстро и вскоре они вчетвером уже вновь усаживались в повозку в обратный путь. И здесь случилось горе: у Феклы когда она забиралась на телегу соскользнула нога и попала прямо в колесо между спицами, да и ко всему прочему лошадь дернулась и понеслась словно ее кто кнутом по спине полоснул. А Дмитрий с отцом Петром немного задержался и уже почти подходил, но не успел ни старуху поддержать, ни лошадь остановить. Да Белка далеко и не убегала, как Феклына нога выскочила из колеса метров через пять, так она и остановилась на месте. Село большое, люди в нем разных специальностей и умений были, и костоправ нашелся. К нему и сбегали, он посмотрел, покачал головой, только сказал что:

– Ничего бабка заживет, срастется твоя кость и сама.

А неподалеку от храма стоял дом такой большой, ладный, справный был, почти как у барина. И жил в нем мужик богатый по имени Степан, – у него семья как тогда и у всех было тоже большая была, а старший Иван еще и ученый был, семинарию кончил, но с верой не дружил, так что по чиновничьей части пошел, бумагами какими-то в земской управе заведовал, в общем, грамотный был и книжек много прочитал. Вот они, тоже в тот момент в храме были. Иван хоть и не любил церкви, но отцу сильно не прекословил, – Степан позвал, а Иван с ним и пошел.

Идут они домой после случившегося и Иван Степану и говорит:

– Вот видишь бать, какой твой Бог добрый?! Взял и бедную старушку ни за что ни про что инвалидом сделал!

– А ты почем знаешь, что она ни в чем неповинная? – насупился Степан.

– Да ты на нее посмотри, ведь это Божий одуванчик, да и только! Или ты думаешь, что она на большой дороге с разбойниками людям головы резала? – усмехнулся он.

– Да ну тебя, я иной раз думаю, что иному дураку грамота только во вред! Он первый раз слона увидет, а смотрит на него сзади, в книжках же прочитал про то, что у слона хобот есть, но хобота он не видет. И теперь вот стоит и думает, что раз хобота не видно, то это и не слон! Или наоборот про хобот не прочитает, а ему скажут вон слон стоит, а он один зад видет и решит для себя что слон и есть один большой и необъятный зад, и без хобота, и без ушей и так далее и тому подобное.

– Ну, да, ты теперь бать и на грамоту напал, оказывается во всем грамота и наука виноваты!

– Да не наука виновата, а лоботрясы, которые наукой прикрываются, вот тебе и весь мой сказ! – сказал Степан сыну и пошел своими делами заниматься.

А Иван потом по революционному делу с годами пошел. Церковь он через несколько лет сжег, когда революция была и на каторге сгинул. А детки его во вторую революцию по стопам бати тоже пошли, кое-кто и комиссаром стал. Один из них правда никчемный был, – в тюрьме сидел, потом воевал, но после Гражданской спился, а как раскулачка началась, он первый пошел односельчан грабить, мол сын и брат революционеров и сам герой Гражданской. Впрочем, это уже другая история не менее, а во многом и более трагическая.

Так вот Фекла всю дорогу до дому плакала и причитала:

– Господи, ды за что же мне под старость такие муки? За что ты меня бедную женщину так наказал?

Маришка и сама всю дорогу ехала и плакала глядя на свекровь. Были у нее конечно подозрения о том почему ее Господь наказал, но вслух она их ей не решилась говорить. Только укоренилась она в вере, что это так им просто не станется и не забудется. Но что делать и как выбраться из этого замкнутого круга она не знала и только стало после того пуще прежнего бояться и томиться душой.

Так пролетело и еще четыре года. Фекла более не вставала, и Маришке приходилось ухаживать и за ней, – бегала она на две хаты. Дмитрий, конечно, всегда был подле матери, но какой из мужика помощник в этом деле: Феклу и переодеть нужно, и искупать. Назарка с того времени очень подрос и стал шустрым и говорливым мальчиком, Маришка никак на него нарадоваться не могла. Но все же не переставала тужить и за него и за себя и за мужа и, очень боялась, когда Назарка бегал играться на луг. Она строго настрого приказала ему никогда не подходить к колодцу. Но разве за ребенком уследишь? Назар и в колодец бывает залезет когда мать не видит и весь луг обойдет и в бездонник палки швыряет, в общем ни в чем не отказывает себе в своих детских шалостях. Но каждое воскресенье они с Дмитрием ездили или просто ходили, вставая пораньше, в церковь и, Бог его хранил.