Приволок дед кота в деревню, привязал к его шейке веревку на всякий случай, и вывалил Баюна из мешка на потеху старым и малым. Собралась вся деревня поглазеть на злодея. Увидал кот народ, возрадовался, затянул свою песнь поминальную. Попадали селяне наземь, храпят. Не понравилось это Егорушке, хвать он кота за язык и давай его тащить, наружу вытаскивать. И вытащил он тот волшебный язык аж на целую косую сажень. Достал ножик булатный и отрезал его чуть ли не под самый корень. Вытаращил котейко глаза со страху, забился под ракитовый кусток рану залечивать, кровь слюной горючей останавливать.
А старичок наш отважный давай будить население, расшевеливать. Растолкал он народ и кота им показывает. А Баюн уже не тот, лишился котофей своей силы волшебной, смешным и маленьким показался он крестьянам. Пожалели его люди, погладили. Народ у нас сердобольный: тиранам и царям грехи тяжкие прощает, а потом у них же милости просит. Вот и с Баюном такая ж история приключилась. Потянулся к коту народ, сто целковых ему в рот положат и ходят кругами: ждут, когда выдаст рублями! А ведь и выдавал: кому рубль, кому два, а кому и целых десять. Правда, потом эти рубли в какашки кошачьи превращались. Но это было неважно, радовался народ, на чудеса дивился, молву множил. Мол, есть на белом свете кот, сто целковых ему в рот положи и ходи кругами: обязательно выдаст рублями!
Вы о таких чудесах не слыхали? А я слыхала, об чём вам и баю. Деду Егору же за заслуги перед отечеством сельчане памятник поставили — деревянного болвана с его ликом. И хороводы вокруг того болвана водили по праздникам. Чему дедок-ходок был нескончаемо рад, пока не скончался.
А кот к бабе Яге утек во услужение да на пожизненное довольствие. Выросли у него вновь и зубы, и когти, но ма-а-аленькие. А язык так и не отрос до певческих стандартов. Нет теперь кота Баюна, ребята, а есть лишь Ёжкин кот: вроде бы и безобидное существо, а гадостей делает тоже до чёрта!
Спи вечным сном, Егорка,
и не думай горько
про Россию-мать,
умом её, всё одно — не понять!
Волколак и дед Егор
Лиха беда начало,
а мы гостей встречали
кислыми щами да кашей,
чтоб морды были краше!
Не успел у Егора Берендеевича топор остыть от злого языка кота Баюна, как ему крестьяне тут же другой оброк на буйную голову придумали: прошвырнуться по соседним деревням и всех калик перехожих порешить, да как можно шибче!
— Э, так дело не пойдёт! — притормозили старики младых да бойких. — Ты Егорушка, сам знаешь, что повадился окаянный Волколак наших курочек тягать. Совсем житья не даёт, всё село скоро по миру пустит! Если так и дальше поедет, то мы сами каликами перехожими пойдём подаяние у честного люда выпрашивать.
— Хотя, одна загадка тут есть: почему со всех дворов зверина несушек тянет, а с твоего, Берендей, двора — нет? Не ты ли тот Волколак? — прищурился дед Щукарь.
Нахмурился Егор, раздул со всей силы щёки, дунул на Щукаря:
— Типун тебе на язык, волчья сыть!
Тут дед Щукарь начал как-то странно челюстью дёргать, а потом рот открыл во всю ширь, и как выскочила оттуда огромная щука, да и запрыгала к реке. Народ заохал, заахал, расступился.
Расправил Егор Берендеевич свои плечи и заглаголил очень важно:
— У меня курятник дубовый и замок на нём стопудовый, сам велик кузнец Евпатий Коловратий его ковал!
Вздохнули крестьяне и отвели глаза в сторону. А дед Егор всё не унимается:
— А теперь сюда слушайте. Значит так, не Волколак курей тягает, а самый обыкновенный бирюк. Волколаку, тому и дела нету до курятины. Не, не будет он цыплятами поганиться! Мой батянька рассказывал, что Волколак любит поутру у речки к молодой девке подкрасться, юбку задрать и обрюхатить.
— Ох! — испугались бабы.