Но тут Катя опять завернула руль так, что мы все попадали друг на друга. Машка на Бориса, Борис – хм…на меня, я на Буника, который заверещал на весь салон. Следующие минут двадцать нас так швыряло на виражах, что стало не до разговоров. Я уже думала, что в довершение позора меня вывернет наизнанку прямо под ноги негодяю Борису, когда фургон наконец затормозил где-то на вершине горы – по моим ощущениям, величиной с Монблан.
Все это время вместе с тошнотой меня одолевали тошнотворные мысли. Если Катя связана с грабителями, кто все же убил Длинного? Она, Алиса или тоже Борис? Неужели он и правда киллер? Что будет с нами?
Борис вышел первым, открыл дверцу, протянул мне руку, но я демонстративно отвернулась и буквально выпала наружу, хватая ртом настоянный на горных травах воздух. Машка вывалилась следом, Буник тут же бросился орошать цветущий куст.
Я огляделась. Фургон стоял перед входом в беленький дом с башенками, который прилепился к отвесной скале в глубокой расщелине. С дороги и не увидишь. Никакого другого жилья поблизости не было.
– Заходите! – по-хозяйски пригласила нас Катя.
Сопротивляться не было смысла. Мы шагнули в дом вслед за обманщицей Катей, и я поежилась от кондиционерного холода.
Дом был обставлен дорого, но просто. Гостиная с огромными окнами с видом на провал была полна света, в центре стоял прямоугольный деревянный стол, у стены – удобный серый диван и два кресла.
Катя кивнула нам на диван, сама уселась в кресло напротив, рядом плюхнулся Борис, который изо всех сил старался на меня не смотреть. Катя набрала в телефоне какой-то номер, сказала:
– Вали сюда!
Из другой двери в комнату вошел парнишка – невысокий, худой, с остренькой мордочкой.
Мы уставились на него в недоумении.
– Вон она, – ткнул он в меня пальцем. – Я ей отдал.
– Где отдал? – переспросила Катя.
– На яхте, во время пьянки. В баре. Кинул ей в сумочку, как сказали.
– Так это ты подкинул мне зеркальце? – изумилась я, вспомнив, где видела это лисье выражение лица. – Зачем?
– Ты же была с собакой? Мне вон она сказала, – кивнул он на Катю. – Тебе что-то передадут – кинешь мне в сумочку. Я по чесноку предупредил – могу в толпе не узнать. А она – узнаешь меня по собаке. И показала ее. Такая лохматая. Чуть нос мне не оттяпала.
– Что еще у тебя было? – строго спросила Катя, как следователь на очной ставке.
– Какая-то старая тетрадка. Или книжка. Я уже все рассказал!
– Правильно, – подбодрила парня Катя. – И где эта записная книжка?
– Так у нее! – Он опять ткнул в меня пальцем. – Я все ей в сумку сбросил. И утек.
– Так далеко, что мы тебя еле нашли. Свободен! – тряхнула Катя беззаботными кудряшками. И подняла фиалковые глаза. – Лена! На яхте я дала тебе подержать Буника, и этот дурак нас перепутал. Мы сначала думали, что он сам с алмазом сдриснул. Кто ж знал, что в сейфе было то дурацкое зеркало, которое он тебе закинул. Теперь говори, куда вы дели книжку. Ты ведь слышала? Она должна быть у тебя.
Я смотрела на Катю. И нисколько ее не боялась. Мне было просто очень противно.
– Как ты могла? – спросила я вместо ответа. – Эта Мари… Она тебе доверяла. А вы с Борисом ее убили. Застрелили Алису. Длинного. И все ради денег? Ты же с ними дружила. Выпивала. Ела за одним столом. Что ты за человек?
Катя заморгала загнутыми ресницами, потом хмыкнула:
– Нашла леди Макбет Лазурного уезда! Всех убила, всех! Не надо рыданий. Просто скажи, где эта книжка. И мы отправим вас домой.
– Ага, отправите. Как Длинного? Как Мари? Борис, это ведь твоих рук дело! – Голос у меня дрожал.
– Что ты несешь! – вскинулся он.
– Не ври! Я видела тебя в доме у Мари во время пожара. Ты ее убил, а потом поджег. Заметал следы. Какая же ты сволочь!
– Да скажи ты ей! – повернулся к Кате Борис.
– Мы этого не делали, – устало повторила та. – Лена, ответь только на один вопрос – где записная книжка?
– Не знаем мы никакую книжку! – наконец подала голос Машка – она и так слишком долго молчала. – Ваш полудурок ее где-то потерял. Трясите его.
Я опустила глаза, чтобы никто не заметил промелькнувшей искры. Я-то знала, где книжка. Парень на яхтенной вечеринке, испугавшись Буника, промазал и положил ее мимо сумки. А я подняла с пола и отдала бармену. Но сейчас мне совсем не хотелось в этом признаваться.
– Лена! Ты все неправильно понимаешь! – проникновенно обратился ко мне Борис.
Замешкавшись в коридоре, он успел снять свой противный бугристый нос, но на щеке остался прозрачный кусочек геля, который сейчас подрагивал в такт его словам.
– Отдай эту тетрадь и…
– Пошел к черту! Убийца! – рявкнула я.
– Да. Старушку ты зря грохнул. Нехорошо. Неужели бабку ее сынок заказал? – прищурилась Машка.
– Бабку?! – вдруг услышали мы голос, который показался знакомым.
Дверь в гостиной, из которой выходил парнишка, распахнулась.
И мы оторопели.
Воскресение из мертвых
На пороге стояла Мари – живая и говорящая, в белых брючках, задиристой ярко-алой блузке, с маленькой золотой сумочкой через плечо. На ее шее сияло сапфирами колье Марии Антуанетты.
– Какая я тебе старушка? – пошла она на Машку тараном.