— Знаешь, как сейчас вижу папу: взъерошенный, в синих трениках и клетчатой рубашке, шевелюра по бокам лохматая, на макушке поредевшая, вечно возится с учениками — мало ему работы! Ведь бесплатно: все его ученики — дети наших знакомых, ни о каких деньгах и речи быть не могло. Всех готовит к поступлению в институты, занимается с ними математикой и физикой. Что-то объясняет, кричит, мечется к шкафам, ищет лихорадочно нужный задачник, потом что-нибудь обязательно роняет… Он очень волновался за своих учеников. Словно они были его детьми. Распекал их на чем свет стоит, а потом мог отступить в момент своего наставнического триумфа, когда ученик его благодарил, — и начинал тихо бормотать: мол, моя роль сильно преувеличена, парень еще в девятом классе решал физтеховские задачки лучше, чем я… Ему было важно не то, что он помог ребенку поступить и… так скажем, стоял у истоков его успеха, а то, что ребенок этот гений. И он в нем не ошибся…
— Наверное, он и твоему брату помог с поступлением… — непринужденно подбиралась Стеша к интересующей ее теме.
— Серега был не по инженерной части. Он у нас творческая раздолбайская личность. Но папа, конечно, чутко словил, что ему надо. Определил его в реставрационный техникум. Надеялся, что он продолжит образование в архитектурном… Напирал, чтобы он приобрел строительные навыки, которые во все времена пригодятся. Но учил он его… рисовать! Это удивительно — папа был абсолютный художественный самородок! Никто с ним живописью не занимался. У него с рождения был роман с линией. И вот они с Серегой по выходным садились, и папа начинал импровизировать, рисовать что-то по памяти из детства, его родные зауральские места… У него была уникальная зрительная память. Он, конечно, больше был график, но и акварельные работы его остались.
— Вот эти? — Стеша кивнула на стены в комнате.
— Да, только те, что висят, и остались. А сколько еще пропало! — покачала головой Кара. — Вот как пропал Сережа, так и папок с отцовскими рисунками я не видела… Поэтому и тлеет моя надежда на то, что он жив. Знаешь, когда отец умер, самым мучительным было разбирать его архивы. Это значило признать, что папы уже нет, и надо взять на себя жуткую пытку «чистки рядов». Ведь неминуемо придется что-то выбросить! Клочки бумаг с драгоценным почерком… С материей проще: одежду-обувь раздал, ветхое и непрезентабельное оставил у мусорных баков для бомжей, а вот с духом, отпечатки которого неминуемо остаются в бумажном хламе, — что делать? Рука не поднимается… А места в квартире вечно не хватает. Потому я и придумала эту идею со шкафом в тамбуре. Ведь ничего же почти не выбросила, все осталось. И одновременно место не занимает. Все думала: разберу, когда будут силы. Но годы идут, а сил не прибавляется. Для стимула я даже придумала подарить этот шкаф Глебу. Он бы хорошо вписался в его жилище тире офис. Но Глеб раскусил мое лукавство!
— То есть как — раскусил?
— Да просто понял, что я никогда не разберу эти залежи, — усмехнулась Кара. — Деликатно оправдал меня, сказав, что я не готова расстаться с моим прошлым. У меня здесь не только папины бумаги, у меня здесь и рукопись Германа…
— Те самые «судьбы в авоське»? Рваные папки, которые тебе принесла его мама?! — обрадовалась Стефания.
— Ну конечно!
— А можно… на них посмотреть?
— Почему нет? Айда! Только вот вспомнить бы, на какую полку я их определила. Лет-то прошло…
И они вышли на площадку, энергично принявшись за «раскопки». Кара быстро вспомнила, что где лежит, и, кашляя от пыли, начала рыться в содержимом шкафа. Стеша ей активно помогала, но прошел час, а рукописи Германа они так и не нашли. Обескураженная, Кара твердила о том, что пропасть они не могли. Просто некому их взять! Папки имели самый убогий вид… И — совпадение! Как раз на днях Кара вспоминала о них, сетовала на свою бесхозяйственность и дала себе обещание привести рукопись в порядок и переложить в более приличное и надежное место. И вот, дождалась…
— Постой, ты говоришь, что рисунки твоего отца тоже пропали. И связываешь их пропажу с исчезновением брата? — пыталась разобраться Стефания.
— Не то чтобы с исчезновением… Наверное, Серега их забрал, когда переехал к Любаше. Они ему были очень дороги. И я надеюсь, если это так, то там они и остались в целости-сохранности. Ну а рукопись…
— Любаша… это жена? Подожди… — Стефанию осенило. — Так это Люба Мелихова из нашего отдела кадров?! Ты к ней приходила тогда на корпоратив?!
— Да, она жена моего брата. Бывшая жена. Она давно вышла замуж второй раз.
— Я же ее знаю! Правда, поверхностно. Одна из тех, кто был мне симпатичен на бывшей работе. И Люба тоже ничего не знает о Сергее? За все эти двадцать лет — ничего?!