Нежная охота на ведьму

— Этот портрет висит в комнате ее дочки, — продолжила Стеша. — Я туда заходила всего один раз — и мне эта комната показалась лучшим местом в доме. И я сначала решила, что это ее портрет. Еще краем глаза отметила, дескать, какая интересная фактура… Полинезийская, говорите? Ничего не знаю о полинезийцах, но что иноземное — это точно! Ваш отец был прекрасным графиком.

Лицо Сергея тронула тень благодарной улыбки. Он помолчал, видимо, от нахлынувших воспоминаний, а потом, словно неохотно, продолжил:

— Знаете, тогда я понял, почему мама запретила говорить нашей Каре, в честь кого ее прозвище. И даже придумала толкование про Ольшевских. Это был не страх, это была ревность.

— Почему вы упомянули про страх? — быстро спросила Стефания.

— Потому что девочка Кара умерла. В пятнадцать лет. От туберкулезного менингита. То есть Гутмана-отца арестовали, а дочка умерла. Такое вот бедствие в семье. И отец на всю жизнь остался без вины виноватым.

— Какая жестокая в своей достоверности метафора судьбы: счастливое мгновение действительно оказалось мгновением… Прозвище оказалось печально пророческим, — тихо отозвалась Стеша. — Сергей, простите, но все же здесь был именно страх. Материнский страх и суеверие. Давать своей дочке имя, которое ассоциируется с гибелью!

— Тогда зачем было вообще ее так называть?! — вспылил Сергей. — Если уж начистоту, дело было так: мать с отцом были кардинально разными людьми. И после моего рождения дело шло к разводу. Но матушка была человеком правильным и хитрым. Чтобы сохранить семью, она рожает второго ребенка, дает ему глупое банальное имя — чтобы паспорт, так сказать, не подкачал, но в семейном кругу появляется прозвище «Кара». Знаете, как в иных семействах младшую дочь зовут Лялей, и так она Лялей и остается до седин… Так что прозвище незаметно-естественно прижилось. Отец от такой самоотверженности растаял. Он, хоть и был талантищем, выдающимся ученым, но при этом для близких оставался манипулируемым доверчивым человеком. Его было легко растрогать. И он легко согласился молчать, чтобы уберечь Кару от печальных истоков ее настоящего имени. Свое паспортное она, конечно, никогда не любила. А вот быть Карой ей очень нравилось. Тем более что итальянская версия «от Ольшевских» — такая красивая.

— Вы говорите, уберечь. То есть незнание всей этой истинной истории происхождения имени должно было оградить Кару от переживаний?

— Да, таков был ход маминых мыслей. И папа с ней заодно слезно просил меня не проговориться. И я молчал. Молчал очень долго, даже тогда, когда Кара решила вписать свое любимое прозвище в паспорт. А потом я пустился в бега, и у меня началась совсем другая жизнь.

— Таким образом, прекрасная Кайрос смотрела со стены на Кару — а та даже не знала всей подоплеки?!

— Не знала наверняка. Отец, конечно, просветил сестрицу насчет счастливого Бога. Помнится, когда Кара готовилась поступать на искусствоведческий, у них с отцом состоялся спор о том, почему он изобразил девочку вместо мускулистого мужского божества. Папа тогда отшутился, что, мол, Хронос — злобный старик, а Кайрос — его противоположность, то есть нежное дитя. Так он их видит! Художник имеет право на свою трактовку античных сюжетов. И Кара вполне удовлетворилась этим объяснением. Таким образом, каждый из нас смотрел на Кайрос по-разному. Отец — с любовью и тихой печалью. Мама — с тайным ужасом, ревностью и болью. Кара — посмеиваясь над папиным воображением. А для меня Кайрос стала талисманом. Я думаю, что эта лучшая участь для той, далекой Кары Гутман…

Стеша удивленно посмотрела на Сергея. Теперь пришла ее очередь почувствовать, что они неожиданно созвучны в мироощущении…

— Да. Дети ушедшие становятся Ангелами Хранителями. Я годами размышляла об этом, и знаю подобных хранителей целого рода. Когда я писала семейные истории и прикасалась к этим моментам… я мечтала дать какое-то универсальное утешение. Пускай это звучит самонадеянно, но без высокой цели какой из тебя первопроходец…

Сергей бросил внимательный и оценивающий взгляд на Стешу.

— Для нашего рода Кара Гутман — и ангел, и демон. Лично для меня она оберег, для отца — и пожизненная вина, и воспитание чувств, для сестрицы — невидимое альтер эго. Невидимое… и отвергаемое. Думаю, в этом и есть ее проблема: надо было ей сразу все рассказать, а не придумывать итальянскую сказку! Подспудно она чувствует, что проживает жизнь за ту умершую девочку, но вместе с трагедией отсекает и счастливую силу Кайрос… Впрочем… — Сергей осекся, — говорю это все вам потому, что вас вроде бы не смущает мистика…

— Не смущает. Редкий родовой сюжет обходится без нее, — отозвалась Стеша. — И вам удалось обратить ее себе на пользу. Это самое лучшее, что мы можем сделать.

— Не знаю насчет пользы, — усмехнулся Сергей. — Но у меня всегда с собой копия этого портрета. Я воспроизвел его на стене в одном парижском сквоте… в приступе невыносимой тоски по дому. Вернулся туда просто из любопытства через годы — а портрет нетронутый! Была в нем какая-то магия…