Нежная охота на ведьму

— Вы толком не понимаете, чего мне от вас надо. Это вообще понять трудно. Если я вам скажу честно — ситуация будет неловкая… Прошу учесть, что любопытство мое скорее не личное, а родовое. Это отчасти меня оправдывает. Я пытаюсь докопаться, почему ваша сестра приносит несчастья. Мне кажется, причины тому в… семейной травме. Я ведь про рукопись не верю… в то, что Кара сознательно хотела мне навредить. Но тогда… почему?! Что в ней появилось такого, чего не было, пока она не взяла это новое имя? Но должна же быть причина у всех этих странных событий вокруг нее… И, конечно, вы вовсе не обязаны знать эту причину… Мне просто интересна ваша версия. В какой-то момент мне показалось, что ваше исчезновение — это основа ее жизненного сценария.

Стеша злилась на себя за то, что витийствует, как шарлатанствующий психолог — эту касту она на дух не переносила. Ей-то, конечно, не терпелось спросить прямо: почему, дескать, не хочешь «найтись» для своей сестрицы? Но кто ж ей ответит честно — мало ли, какие там скелеты в шкафу. В том самом шкафу, который выставлен на всеобщее соседское обозрение, и скелеты в нем — как дамы легкого поведения в Квартале красных фонарей…

Сергей вырулил на тихую улицу, и Стеша отметила про себя, что он не забыл московские закоулки за двадцать лет отсутствия.

— Если не секрет, какие несчастья принесла вам Кара? — после недолгого молчания спросил Сергей.

— Порекомендовала мне совершенно ужасного врача! — с детским сладостно-стыдным чувством жалобы выпалила Стеша. — Хотя я не сумасшедшая и понимаю, что…

— Как фамилия врача? — прервал ее Сергей.

— Э… Гутман! — ответила Стеша, чуть было не выдав прозвище Звезда Давида.

Сергей усмехнулся:

— В таком случае вы имеете право знать нашу историю. Перед тем, как встречаться с вами, я вас… почитал. Ваше видение мира мне близко. Не знаю, как это все вам пригодится, но… слушайте! Все началось с нашего деда Артемия. Вот он, наш семейный призрак, если хотите. Они с бабушкой Алиной жили в маленьком городке за Уралом. Деда завербовали в НКВД. Так уж вышло, подробностей не знаю. Он в результате спился. Его сын, то есть наш с Карой отец, сыгравший ключевую роль во всем этом семейном переплете, утверждал, что дед очень переживал и каялся в своих деяниях. Он, собственно, не успел из-за своего недуга наделать много зла, его уволили за пьянство и в итоге он сам оказался репрессирован. Но то, что он успел сделать, осталось в нем черной отметиной. Дед пришел забирать человека, которого знал лично. Это была семья Гутманов, в которой часто бывал ребенком мой отец. У него там была зазноба, первая любовь. Сестра его друга. Собственно, Гутманы, как я понял из рассказов отца, жили по соседству. Этим все обострялось.

— И ваш с Карой дед был причастен к тому, что Гутмана-старшего расстреляли? Я правильно поняла?

— Да. Опять-таки подробностей я не знаю. Наш дед, конечно, не приводил приговор в исполнение… отец был уверен, что не приводил. Но кто его теперь разберет. Понимаете, папа был таким совестливым и отчаянным гуманистом, что гутманом надо было назвать его, — усмехнулся Сергей. — И он взвалил всю вину деда на себя. А заодно передал ее нам по наследству. Но… не взыщите, что я забегаю вперед.

— О чем вы! Рассказывайте, как вам удобно…

— Так вот. У этих Гутманов были дети-двойняшки: Боря, с которым дружил папа, и Кара, в которую папа был влюблен. Когда отец мне всю эту историю впервые поведал, я, конечно, допытывался, откуда такое странное имя. Он тоже не слишком это понимал. У него была версия, что это пошло от матери семейства, которая была учительницей истории. И хорошей рассказчицей. Она вроде бы бросила однажды дочке: «Вот опять у тебя чуб, как у Кайроса». И папа заинтересовался, а она объяснила ему про Бога счастливого мгновения, у которого впереди — волнистая прядь, и только лишь за нее его можно поймать… Поймать мгновенное счастье, шанс, мечту. Хронос и Кайрос — два образа времени. Все это было волшебно и завлекательно для мальчишки из простой семьи. У той, первой Кары была совершенно иноземная внешность — не еврейская, а какая-то полинезийская, что ли… Отец с детства хорошо рисовал, это был природный дар, никто его не учил. А вот меня он учил. Это были лучшие моменты моего детства, когда мы устраивались у своих мольбертов — он быстренько их соорудил из подручного хлама — и начиналась магия. Однажды он по памяти нарисовал мне портрет той Кары… и подписал по-древнегречески «Кайрос» какими-то орнаментальными диковинными буквами, которые, однако, вполне прочитывались даже мной, профаном…

— Я видела этот рисунок! — запальчиво перебила Стефания.

А про себя подумала: «Боже мой, Хронос и Кайрос! Янтарные четки в волнах времени…» Именно с этой мыслью-предчувствием она «зависла» у дверей Кары, когда впервые пришла к ней. Перед ее шкафом — хранилищем воспоминаний. Не за тем призраком она охотилась!