Он фыркнул и рассмеялся, я захихикала, закрывая рот ладонями, мы опять вошли в то состояние, в котором от смеха вообще что угодно кажется смешным, и не могли остановиться, пока не выдохлись, у меня даже слёзы выступили. Я потянулась вытереть глаза, он поймал меня за запястье:
– Не трогай грязными руками, дома вытрешь. Иди, поздно уже.
– Хорошо, – я вздохнула, смиряясь с тем, что вечер закончился, отстегнула ремень и стала собирать себя из счастливой желейки обратно в человека, который может ходить. ВэВэ вышел раньше меня, помог мне спуститься и придержал за плечи, пока я искала равновесие и пыталась надеть сумку на плечо поудобнее. Но когда я справилась, он руки не убрал.
Когда я поняла это, то смотрела куда-то в его грудь, и так и застыла, потихоньку переходя из состояния весёлой расслабленности к предвкушению чего-то невероятного, сердце разогналось так, что я как будто вся превратилась в одно огромное сердце, которое горит от сладкого ужаса того, что сейчас будет. Он поправил мой воротник и опять положил ладони мне на плечи, тихо спросил:
– Ты в порядке?
Я уверенно кивнула, я была в обалденном порядке, моему порядку позавидовал бы кто угодно.
– Дойдёшь?
Я опять кивнула, он уточнил с долей шутки:
– Или до дверей проводить? Мне кажется, ты рухнешь сейчас, – он тихо рассмеялся, я опять кивнула, потом поняла, что делаю что-то не то, нахмурилась и замотала головой, подняла глаза и спросила:
– Я могу присылать тебе мемасики?
– Можешь, – с серьёзным видом кивнул ВэВэ.
– И смешных котов?
– И котов. Можно даже не смешных. Можешь вообще просто так писать. Но не ожидай, что я мгновенно отвечу, я проверяю личную почту и соцсети раз в день, в шесть утра.
Я аж рот раскрыла от такой конкретности, он рассмеялся и пожал плечами:
– Это убийцы времени, они должны знать своё место.
У меня окончательно ступор настал от его нереальной инопланетной мощи, мне казалось, такие люди только в книгах бывают, я даже не нашла, что на это ответить. Он рассмеялся и развернулся к дому, одну руку убирая с моего плеча, а второй придерживая меня под локоть:
– Пойдём, я тебя всё-таки провожу, а то ты как-то неуверенно стоишь. Завтра приходи к обеду, я Роксану предупрежу. Поняла меня?
– Хорошо.
Я пыталась не представлять Роксанино лицо, когда я приду в обед, вся такая "мне ВэВэ разрешил поспать подольше, потому что мы вчера заработались допоздна", и весь кабинет на меня смотрит квадратными глазами, и девочки потом устраивают допрос с пристрастием, на тему "какого фига я так скорешилась с Великим".
Его ладонь по сравнению с ночным холодным воздухом казалась горячей, я плыла в этом воздухе как корабль, не ощущая своего веса, как будто до сих пор сплю в машине, и вижу во сне, как сплю в машине. ВэВэ довёл меня до двери, пожелал волшебных снов и подождал, пока я не войду и не закрою за собой, и только тогда стал спускаться, я стояла под дверью и слушала, пока его шаги не стихли.
Но стоило мне разуться и посмотреть на свою квартиру, как реальность вырвала меня из этого волшебного сна как будто когтями, с мясом, точно так же, как мама когда-то срывала со стен Каринины плакаты.
У двери стояло две коробки с хламом, с моим глубоко личным хламом, обожаемым и бесценным. Плакаты музыкальных групп, купленные на концертах моими подружками и подписанные музыкантами для меня, вырезанные из журналов фотографии мест, где мне хотелось бы побывать, всякие памятные рисунки. Я до сих пор не понимала, чем они ей мешали.
Когда она распотрошила Каринин стол и шкаф, я спрашивала, зачем, мама ответила, что делает уборку, потому что у Карины бардак. Я не знала, по каким критериям мама определяет бардак, но на всякий случай стала раскладывать свои вещи и книги очень аккуратно, чтобы было вообще не придраться. А плакаты на стены клеила, видимо, как-то не так.