Воображаемый ВэВэ в моей голове с ироничной серьёзностью спросил: "А ты не пробовала рычать?", я горько усмехнулась, сделала шаг назад в коридор и тихо закрыла дверь.
Я не пробовала рычать. Я, может быть, не была очень умной, но я умела смотреть, видеть и запоминать, учась на чужих ошибках, и я помнила, как на маму пыталась рычать Карина, которая всегда была сильнее, умнее и в сто раз зубастее меня. По наглой зубастой морде она получила мгновенно, так убедительно, что хватило не только ей, но и мне, и детям моим, и внукам. Мы никогда об этом не говорили, ни с кем, как будто все решили делать вид, что этого не было. Карина просто собрала вещи и ушла к парню, и не появлялась дома несколько месяцев, а когда появилась в следующий раз, то забрала оставшиеся вещи и уехала окончательно.
Я вернулась на кухню, опять включила чайник, открыла сообщения с котами, поняла, что они прочитаны, удивилась. Посмотрела на часы – половина второго ночи. Посмотрела на статус ВэВэ – офлайн.
Я сделала себе чай из того же пакетика и ответственно занялась утренними котами для ВэВэ, как будто это было моим главным делом на сегодня. Когда моя лента с котами закончилась, я стала искать другие источники котов, потому что не знала, что делать дальше.
С рождением Антоши я стала почему-то жутко брезгливой, и старалась дома вообще ни к чему не прикасаться, и посуду мыла перед тем, как использовать, и дверных ручек касалась только сквозь рукав или подол, мне казалось, вся квартира стала липкой, и я не могла избавиться от этого чувства, даже когда по сто раз на день мыла руки и вытирала своим личным полотенцем, которое от всех прятала. Раздеться и лечь спать на простыню, на которой спал раздетым кто-то другой, я не смогу точно, у меня от одной мысли стало чесаться всё тело.
В коридоре раздались шаги, я напряглась как струна, но сразу же узнала их и расслабилась – папа. Он вошёл в халате, потирая глаза, шёпотом спросил:
– Заработалась? Поздно ты сегодня.
– Ага. Осторожно, чайник горячий.
– Да я не хочу чай, я воды попью, – он налил себе воды, посмотрел на меня: – Чего спать не идёшь, с подружкой переписываешься?
– Ага.
– С Леной? Передавай привет.
– Хорошо, – я уткнулась в экран, делая вид, что передаю привет Лене, сказала: – Тебе тоже от неё привет.
– Ага.
Он знал, что я вру. У меня было подозрение, что он, как и я, умел не видеть неприятное и не зацикливаться на том, что нельзя изменить, и жил сиюминутными радостями, находя их везде по мере сил.
Я уткнулась в экран, взяла чашку, делая вид, что очень занята, папа сел за стол, пришлось на него посмотреть. Он выглядел так, как будто прекрасно всё знает. Я ровно сказала:
– Мама спит на моём диване.
Папа медленно пожал плечами:
– Мама устала.
Я промолчала, папа сказал:
– Ложись на мой диван в гостиной.
– Я поеду к Лене. Мама для меня там вещи собрала, у входа. Заодно мусор вынесу.
– М, понятно, – он кивнул так, как будто мы оба не знали, что Лена сейчас в Америке, а я на свои деньги дальше Ростова не уеду. Папа отставил чашку и встал, тихо сказав: – Подожди, не уходи пока, я сейчас приду.
Я кивнула – никуда я не денусь, просижу здесь до открытия метро, а потом поеду на работу, где либо посплю пару часов в кресле, либо окончательно смирюсь с ролью бомжа и постелю себе полотенце на полу под столом.
Мама заняла у меня на коммуналку (забыла кошелёк), на выплату по кредитной карте (а то проценты набегут, а денег нет), и даже на мой подарок на день рождения, который она купила сейчас, но это на потом (она подарила мне натяжной потолок в мою спальню). Прямо сейчас я могла заплатить за ночь в хостеле, но что я буду делать дальше, я не представляла.
Я ненавидела занимать деньги, а насмотревшись на то, как мама мучается с кредитками, поклялась себе, что кредитов брать не буду никогда в жизни, ни у банков, ни у людей, ни у кого, потому что это рабство. Но других вариантов я просто не видела, я не выживу под мостом, а проситься к Карине уже неудобно, я и так их с Лёшей задолбала.
Папа вернулся, сел за стол и достал из кармана пачку денег.