Нежная война

Она вернулась на пожарище и узнала, что потеряла всех, кроме матери.

Ее мать умерла через несколько дней. Технически это был сердечный приступ, но на самом деле ее убило горе.

В тот день умерло детство Колетт.

Динана, который она любила, больше не было. Несколько недель она помогала выжившим расчищать развалины. Она укачивала осиротевших младенцев и забирала детей на поля, собирать цветы, чтобы они не видели, как их матери рыдают и пьют.

Колетт снова и снова представляла, как Александр падает на землю. Как ее отец сгибается под ударами. Как из ран дяди Поля и дяди Шарля течет кровь. Но она никак не могла представить Стефана.

Она старалась утешать других, но ее мучило то, что она не смогла утешить своих любимых, когда они стояли у ворот в царство смерти.

Поэтому одной безлунной осенней ночью она собрала свои жалкие пожитки в мешок, украла лодку и отправилась на юг, во Францию. В конце концов, она добралась до своей тети Соланж, которая жила в Париже. Там Колетт пришла в штаб Юношеской христианской организации, соврала о своем настоящем возрасте и вызвалась волонтером.

Девушке не хватало решимости пойти в Красный Крест, где бы ей пришлось каждый день видеть кровь и смерть. Но Колетт все еще хотела помочь, предложив утешение чьему-то Александру и чьему-то Стефану, так ей казалось, что она будет вести разговоры, которые уже не могла вести со своими родными и близкими.

Следующие четыре года своей юности она провела среди солдат, оружия и войны. Колетт вежливо отклонила все признания в любви и налила тысячу чашек кофе. Она работала без устали, предлагая помощь всем, кому пришлось столкнуться с немецкими ружьями.

Девушка верила, что если поможет им найти покой, то однажды тоже сможет его обрести.

Развлечения для янки – 4 января, 1918

После ужина солдаты потянулись в хижину досуга: к игровым столам, библиотеке, часовне и стойке с кофе, где Хейзел надеялась завязать с кем-нибудь дружелюбный разговор.

Их было так много. И все они были… мужчинами.

Хейзел стояла с кофейником, в своей отглаженной форме христианской организации, разливала кофе и боялась с ними заговорить. Но очень скоро янки, с их твердой «р» и широкими улыбками, заслужили ее симпатию.

– Как дела, мэм? Уж мы-то зададим жару этим немцам!

– Вы просто отрада для уставших глаз!

Потом Элен упомянула, что Хейзел играет на пианино, и все дружно потребовали, чтобы она выступила. Момент настал. Ведь для этого она и приехала. Но Хейзел не знала, что слушают американцы.

– Сыграй «Для меня и моего друга»!

– Может, что-то из Ирвинга Берлина?

– Как насчет «У Клеопатры был джаз-бэнд»? Ты ее знаешь?

– «Верните меня обратно в Виргинию»?

Одно унизительное «нет» за другим. Наблюдающая за происходящим миссис Дэвис покачала головой.

У Хейзел тряслись руки, а ноты поплыли перед глазами.

К счастью, девушка помнила «Марсельезу», «Боже, храни короля» и «Правь, Британия!», которые она и исполнила.

Европейские гимны. Они не вдохновили солдат. Ее ужас превратился в паралич.

Она не знала американского гимна. Что-то об их флаге? В отчаянии, она сыграла знакомые ей пьесы. Брамса, Шуберта, Шумана и Шопена. Янки зааплодировали.

Хейзел играла весь вечер, пока не началась лекция профессора Генри. Американцы топали ногами и свистели. Ей еще предстояло к ним привыкнуть. Конечно, на лекции профессора по раннему железному веку не осталось ни одного свободного места.

К золотоволосой Элен вальяжно подошел молодой солдат, и Хейзел осталась в одиночестве.

– Извините, – послышался мягкий голос. – Вы – новая пианистка?

Она обернулась и увидела молодую женщину в такой же форме, как у нее. У нее был французский акцент и иссиня-черные волосы, совсем короткие, завивающиеся у лица. Раньше Хейзел видела таких людей только на страницах самых дерзких модных магазинов.

– Вау, – прошептала она. – Вы похожи на Ирен Кастл.

Незнакомка улыбнулась.

– Жаль, я не умею танцевать, как она. Было бы чем развлечь этих солдат.

– Простите, – смутилась Хейзел. – Это было грубо с моей стороны.

Другая девушка надула губы.

– Почему же грубо? – Она задумалась. – Вы не любите Ирен Кастл?

Хейзел рассмеялась.

– Что вы, совсем наоборот! – Она протянула руку. – Хейзел Виндикотт.

Девушка улыбнулась в ответ, и это совершенно преобразило ее черты.

– Я Колетт Фурнье. Bienvenue à Saint-Nazaire.

Хейзел улыбнулась.

– Merci beaucoup.

Колетт одобрительно кивнула.

– Не самый плохой акцент, что я слышала от une anglaise, – она кивнула в сторону солдат. – Американцы, с их фразочками из туристических справочников, просто невыносимы. Они думают, что пара слов на французском вскружит мне голову. Parles-tu français?

– Эмм… – Хейзел засмеялась. – На самом деле нет.

– Это неважно, – Колетт достала свою записную книжку. – Хочешь шоколадку?

Как я всегда говорю: шоколад растапливает сердца. И дружелюбие, конечно.

– Как долго ты состоишь в христианской организации? – спросила Хейзел.

Колетт показала на низкую скамью под навесом, и они сели.