Нежная война

– Я сама не понимаю, – призналась Хейзел. – Почему я так по нему скучаю. Почему постоянно думаю о нем, – она покраснела. – Мне кажется, у меня нет на это права.

– Как зовут твоего солдата?

– Джеймс Олдридж.

– А у тебя есть фотография?

Хейзел достала фотографию из своей шкатулки для письма: все равно что показывать Колетт свое бьющееся сердце.

Колетт изучила фотографию.

– Ah, Jacques, – сказала она. – Vous êtes très beau. Et très gentil.

Хейзел просияла.

– Ты так думаешь?

– Конечно, – ответила ее подруга. – Он очень красивый. И добрый.

– О, это правда, – Хейзел упала на подушки. – Фотография не передает всей его прелести. Он любит музыку и танцы, и он постоянно заставляет меня смеяться. Он рассудительный, и порядочный, и амбициозный, но в хорошем смысле этого слова, и он хочет строить безопасные дома и больницы, и…

Хейзел не могла остановиться. Она идеализировала его и ничего не могла с этим поделать.

– Кажется, он просто мужчина мечты, – сказала Колетт.

Я была готова начать выплачивать ей зарплату.

– Я только надеюсь, что война… не изменит его. Понимаешь, о чем я?

Колетт задумчиво посмотрела на Хейзел.

– Война его изменит. Это неизбежно.

У Хейзел упало сердце.

– Но она не должна изменить твое отношение к нему. И его отношение к тебе.

Хейзел попыталась представить свое будущее и не увидела ничего, кроме густого тумана.

– Его последнее письмо пришло три недели назад, – призналась Хейзел. – Я так переживаю. Вдруг…

– Вдруг с ним случилось несчастье, non?

Хейзел не хотела произносить это вслух и даже допускать такую возможность.

– Конечно, тебе страшно, – Колетт сама ответила на свой вопрос. – Не переживай. Есть куча причин, по которым письма запаздывают. Солдаты простужаются. Посыльные путают письма или отправляют их не туда. Ты же только приехала. Может, письма приходят на твой старый адрес.

– Колетт, – осторожно начала Хейзел. – Ты когда-нибудь…

«О, милая, спроси что угодно, кроме…»

– Любила?

«Слишком поздно».

Мой любимый вопрос.

Колетт колебалась.

– Да, – тихо ответила она. – Любила.

«Милый Стефан. Какой из него мог бы вырасти мужчина. Какими счастливыми я могла бы их сделать».

– Что случилось?

Колетт удивило, что Хейзел не догадалась самостоятельно.

– Немцы его застрелили.

– О, боже, – из груди Хейзел вырвался всхлип, и она схватила Колетт за запястье. Горечь, вызванная смертью незнакомого ей парня, обрушилась на нее тяжелой волной. – О, Колетт, как ты это переносишь?

Колетт нашла для нее носовой платок и шоколадку.

– Это просто нелепо, – сказала Хейзел между всхлипами. – Что ты утешаешь меня, пока я плачу по твоему возлюбленному.

– Нет, вовсе не нелепо, – сказала Колетт. – Ты плачешь по своему Джеймсу. Каждый день ты молишься, чтобы не случилось самого худшего, а теперь ты встретила того, с кем это уже произошло.

Слезы высохли, оставив Хейзел раскрасневшейся и уставшей.

– Как ты справилась с этим, Колетт? – спросила она. – Горе не сломало тебя.

– С чего ты взяла? – Девушка улыбнулась, но затем ее лицо приобрело серьезное выражение. – Каждый год я зажигаю свечу для моего бедного Стефана. И за мою семью, – она подняла фотографию Джеймса. – Днем я всегда занята, но по ночам мне не спится. По ночам они все возвращаются ко мне.

Хейзел посмотрела на нее с удивлением.

Колетт грустно улыбнулась.

– Я говорю не о привидениях. Только если не считать привидениями воспоминания.

Хейзел уже пожалела, что вынудила подругу на такой болезненный разговор.

– Американцы сходят по тебе с ума. Почему ни один из них не вскружил тебе голову?

– Янки? – Колетт спародировала американский акцент. – Non, merci. Они здесь временные гости.

– Может один из них вернется за тобой.

Девушка пожала плечами.

– Тогда он зря потратит свое время, – Колетт вернула фотографию Хейзел. – Ты спросила, как мне удалось выжить, – она оглядела сцену, кофейную стойку, полки с книгами и играми. – Мне очень помогла работа. Занимать себя чем-то полезным каждый день – вот мое спасение. Я могу утешать других, – на секунду бельгийка замолчала. – Могу заставить их хотя бы немного улыбнуться. Это лучше любого лекарства.

Хейзел ждала.

– Я думаю о солдатах, – сказала Колетт. – Война не убила меня, но может убить их. Так что мне повезло. Я стараюсь быть доброй и терпеливой, – она покачала головой. – Но я никогда не буду терпеть, когда они становятся… как вы это называете… игривыми.

Она подмигнула, и Хейзел поежилась. Пока что ей удавалось избегать этой неприятности, но Элен постоянно рассказывала истории о солдатах, считающих себя куда более очаровательными, чем есть на самом деле.

«А я думала, солдаты захотят послушать, как я играю на фортепьяно, – подумала Хейзел. – Какая же я наивная».

Она развернула шоколадку и откусила кусочек. Колетт сделала то же самое. Они сидели, жевали шоколад и думали. У каждой перед глазами стоял определенный человек. В случае Хейзел, он был далеко. В случае Колетт – ушел навсегда.

– О, еще мне помогает музыка, – вдруг сказала Колетт.