Нежность волков

— Ты мог отправиться по следу, только чтобы оказаться в безопасном месте. — Дональд подается вперед, как будто ощутив, что наконец достиг некоего результата.

— Если бы я хотел убежать, то не сюда же! Я бы отправился в Торонто или сел на пароход… — Фрэнсис закатывает глаза к потолку, испещренному знакомыми трещинами и штрихами. Нечитаемые символы. — Где мне здесь тратить деньги? Думаете, я убил его? Это же полный бред, неужели не понятно…

— Возможно, поэтому ты и здесь — именно потому, что это неочевидно… Ты залег на дно, а когда все уляжется, двинешь куда захочешь — вполне разумно.

Фрэнсис смотрит на него — какой смысл общаться с идиотом, если он уже решил, как все произошло? Неужели так все и будет? Если да, так и пусть. Теперь он чувствует комок в горле и болезненный привкус во рту. Наружу рвется крик. Знай они истинную правду, поверили бы ему? Если рассказать им, как все было на самом деле?

Вместо этого он открывает рот и произносит:

— Пошел ты, пошел ты! Пошли вы все! — И поворачивается лицом к стене.

В тот момент, когда он отворачивается, что-то приходит в голову Дональду. Он наконец понял, что свербело в нем последние дни, — Фрэнсис напомнил ему парня, которого он знал в школе, но, как и все, избегал. Так, возможно, это и был мотив? Впрочем, ничего удивительного.

~~~

Происходит нечто невероятное. Погода совершенно спокойна и безветренна, мы продолжаем свой путь через лес, и я понимаю, что мне хорошо. Это просто поразительно, и я чувствую себя виноватой, поскольку должна беспокоиться о Фрэнсисе, но отрицать не могу: как только я перестаю думать о том, что он лежит где-то израненный и замерзший, я счастлива так, как давно не была.

Я никогда не думала, что забреду в такую глушь, не испытывая страха. В лесу я всегда ненавидела однообразие, хотя никому этого не рассказывала. Лишь несколько видов деревьев — особенно сейчас, когда они заснежены, мрачные силуэты, — и весь лес смутен и сумеречен. В наши первые годы в Дав-Ривер мне часто снился кошмар: я посреди леса, озираюсь в поисках тропы, которой пришла, но все направления выглядят совершенно одинаково. Меня охватывает паника. Я понимаю, что заблудилась и никогда не выберусь отсюда.

Возможно, я уже на самом краю, и безвыходное положение делает страх невозможным — или просто бессмысленным. Не боюсь я и моего молчаливого проводника. Раз уж он меня до сих пор не убил, несмотря на массу возможностей, я начала ему доверять. Я было задумалась: что случилось бы, откажись я идти вместе с ним — потащил бы меня силой? Я тут же гоню эти мысли. Восьмичасовой переход по свежему снегу — лучший способ усмирить неугомонный разум.

Ружье Ангуса привязано к собачьей упряжке и не заряжено, так что вряд ли поможет в случае внезапного нападения. Когда я спрашиваю Паркера, разумно ли это, он смеется и говорит, что в этих краях медведи не водятся. А как насчет волков? Хотелось бы знать. Он смотрит на меня с жалостью.

— Волки не нападают на людей. Они могут проявить любопытство, но напасть не нападут.

Я рассказываю ему о тех бедных девочках, съеденных волками. Он выслушивает меня, не перебивая, а затем говорит:

— Я слышал о них. Нет никаких свидетельств того, что на девочек напали волки.

— Но не было и подтверждений того, что их похитили, да и вообще ничего не нашли.

— Волк не съест весь труп без остатка. Если бы на них напали волки, нашлись бы следы — должны были остаться осколки костей, желудок и кишки.

Я толком не знаю, что на это сказать. Интересно, откуда он знает эти жуткие подробности — видел собственными глазами?

— Вы пытаетесь напугать меня, мистер Паркер? — интересуюсь я с беззаботной улыбкой. Хотя он идет впереди и выражения моего лица видеть не может.

— Нет причин для страха. Собаки всю дорогу чуют, что вокруг волки, особенно вечером. И пока с нами все в порядке.

Он бросает это через плечо, будто небрежное замечание о погоде, но я все же то и дело оглядываюсь, не идет ли кто за нами по пятам, и сильнее прежнего стараюсь не отставать от саней.

Меркнет свет, и я чувствую, как вокруг меня сгущаются тени. Лучше бы я не спрашивала. Я сажусь поближе к огню, усталость не в состоянии успокоить нервы, отзывающиеся на каждый шорох ветвей и шум упавшего с дерева снега. Я собираю снег по соседству от костра и готовлю ужин с меньшим вниманием, нежели он заслуживает. Паркер уходит за хворостом, и я напряженно ищу его глазами, а когда начинают лаять собаки, чуть из кожи вон не выскакиваю.

Позже, когда я сосиской лежу в палатке, меня что-то будит. Сквозь холст проникает едва заметное серое свечение, так что либо дело идет к рассвету, либо светит луна. Затем я вздрагиваю, услышав справа от себя голос Паркера:

— Миссис Росс. Вы не спите?

— Да, — шепчу я наконец; у меня сердце выпрыгивает из груди, а перед глазами всякие ужасы, подстерегающие за полотняными стенами.

— Если можете, подвиньте голову к выходу и гляньте наружу. Не волнуйтесь. Там ничего страшного. Вам может быть интересно.