Нежный бар. История взросления, преодоления и любви

Когда эта бессмысленность становилась очевидной, я просто сидел и таращился на стену над рабочим столом, на которую приколол карточки с любимыми цитатами из Чивера, Хемингуэя и Фицджеральда. Фицджеральд будил во мне особенную злость. Мало того, что он задал немыслимую планку совершенства, написал великий американский роман, так еще и сделал местом действия мой родной город! Я вспоминал свои любимые произведения – «Великого Гэтсби», «Дэвида Копперфильда», «Приключения Гекльберри Финна», «Над пропастью во ржи», – и их великолепие меня парализовало. Я не осознавал, что между ними общего, что привлекло меня в них в первую очередь. Все рассказчики там были мужчинами и с первых строк упоминали своего отца. В «Гэтсби» так вообще в первом предложении. С этого начинает каждый встревоженный рассказчик мужского пола, и мне следовало бы поступить так же.

Конечно, будь то творческий кризис, его легко можно было списать на условия над рестораном Луи – жару, шум, стены, вибрирующие из-за поездов, подходящих и уходящих со станции, воздух, пропитанный вонью маринованных огурцов, жареного бекона, картофеля фри и сыра. Но я не стал бы работать лучше и в писательской коммуне в глухих лесах, потому что являлся идеальным кандидатом для творческих кризисов. У меня имелись все классические предпосылки – неопытность, нетерпение, перфекционизм, растерянность и страх. А сверх того, я наивно полагал, что писательство должно быть делом легким. Что слова должны свободно литься на бумагу. Мысль о том, что ошибки – единственный путь к истине, никогда не приходила мне в голову, потому что я усвоил философию «Таймс», где ошибка считалась мелкой неприятностью, которой следует избегать, и ошибочно применял ее к своему роману. Написав что-нибудь не так, я неизменно решал, что дело во мне, а придя к этому решению, тут же терял самообладание, концентрацию и желание работать.

Оглядываясь назад, могу сказать, что самым удивительным было то, сколько страниц я все-таки дописал, сколько черновиков закончил и сколько старался, прежде чем бросить. Настойчивость не входила в число моих достоинств, и по этим результатам можно судить, насколько бар очаровывал меня и сколь сильно было мое стремление о нем рассказать. Вечер за вечером я сидел за столом над рестораном «У Луи», описывая голоса, раздающиеся в баре, и заразительный смех мужчин и женщин, собравшихся вместе там, где они чувствовали себя в безопасности. Я пытался писать о лицах, тонущих в облаке дыма, которые напоминают призраков из туманного небытия, и разговоры, перепрыгивающие со скачек на политику, с моды на астрологию, с бейсбола на громкие романы – все за одним стаканом пива. Пытался писать про чеширскую улыбку Стива, лысину дяди Чарли, мышку Джоуи Ди, козырек Спортсмена и про то, как Быстрый Эдди приземляется на стул, словно прыгнул с парашютом. Про писсуары, переполненные деньгами, и тот случай, когда я заснул на унитазе, а кто-то меня разбудил окриком: «Эй, туалеты – чтобы срать, а не чтобы спать!» Про то, как Вонючка швырнул ножом в легендарного Джима Брауна… Что бы я ни делал – менял имя на Пахучку, а орудие с ножа на вилку для лобстеров – в моем изложении Вонючка выглядел настоящим убийцей, а не забавным поваром, который ненадолго вышел из себя.

Значительная часть 1988-го ушла на то, чтобы описать, как Спортсмен разыграл Быстрого Эдди. Эта «тема», как называл ее Боб-Коп, началась в конце семидесятых – начале восьмидесятых, когда в музыкальном автомате в баре появились «Странники в ночи».

– Отличная песня, – сказал Быстрый Эдди, щелкнув пальцами. – Понятно, почему ей дали «Оскар».

Спортсмен ответил:

– У «Странников в ночи» никогда не было «Оскара».

Они поспорили на сто долларов, откопали справочник и выяснили, что Спортсмен прав. Прошло несколько лет. Как-то раз песню включили снова, и Быстрый Эдди сказал:

– Отличная песня, понятно, почему ей дали «Оскар».

Спортсмен засмеялся. Конечно, Быстрый Эдди шутит. Сообразив, что он говорит серьезно, Спортсмен предложил пари на несколько сот долларов. Быстрый Эдди снова проиграл и заплатил долг. Прошло еще несколько лет. Спортсмен пожаловался дяде Чарли, что задолжал букмекеру и должен скорей отыграться. За счет Быстрого Эдди.

– У Быстрого Эдди какой-то провал в памяти насчет «Странников», – сказал Спортсмен, – так что я сделаю ставку побольше. Сегодня, когда он придет, поставь «Странников» снова, а дальше я сам разберусь и отстегну тебе твою долю.

Но дядя Чарли не согласился. Сказал, что не хочет участвовать в обмане. Довольно ханжеское замечание, ответил Спортсмен, для парня, который использует «Публиканов» как собственную букмекерскую контору. В общем, Быстрый Эдди пришел. Дядя Чарли посмотрел на Спортсмена. Спортсмен посмотрел на дядю Чарли. Быстрый Эдди посмотрел на дядю Чарли. Дядя Чарли налил Быстрому Эдди пива и стал напевать. Скуби-дуби-ду.

– «Странники в ночи»! – воскликнул Быстрый Эдди, щелкнув пальцами.

– Отличная песня. Понятно, почему ей дали «Оскар».