Нежный бар. История взросления, преодоления и любви

Еще пару дней спустя мы снова с ней столкнулись – случайная встреча посреди улицы. Я хотел было пройти мимо, чтобы не тратить попусту время на королеву кампуса, но она заставила меня остановиться и начала задавать вопросы, легонько прикасаясь к моей руке и отбрасывая волосы за спину. Я не флиртовал с ней в ответ, потому что она встречалась с моим другом, и эта неподатливость, похоже, ее одновременно смутила и заинтересовала. Сидни еще раз прикоснулась к моей руке.

– Готов к экзамену по конституционному праву? – спросила она.

– О, точно, – ответил я саркастически, – он у нас когда, завтра?

– Может, хочешь позаниматься вместе?

– Вместе? – спросил я. – Этим вечером?

– Ну да. – Она улыбнулась. Безупречные зубы. – Вместе. Этим вечером.

Она жила в квартире за пределами кампуса. Когда я пришел, у нее уже была открыта бутылка красного вина, поэтому мы просидели над книгами не больше десяти минут, прежде чем отложить их в сторону и взяться за изучение друг друга. Я попытался было обращаться с ней, как с Шерил – засыпать вопросами, – но она перешла в наступление, принялась расспрашивать сама, и внезапно я понял, что рассказываю ей о своей матери, об отце, о «Публиканах» – обо всем. Вино и ее карие глаза пробили мою оборону. Я рассказывал ей правду. Мой отец в этом рассказе выглядел, скорее, озорником, чем негодяем, а парни из бара превратились в подобие богов, но эти преувеличения не были ложью. Я чувствовал именно так и ощущал себя настоящим, когда копировал мужчин из бара, используя их словечки и жесты. Я верил в них и заставил поверить Сидни.

Откупоривая вторую бутылку вина, она поведала мне о себе. Младшая из четырех детей, росла на юге Коннектикута, на побережье, через залив от Манхассета. На два года старше меня, собирается стать режиссером или архитектором. Следующим Фрэнком Капрой или Фрэнком Ллойдом Райтом, заметил я. Ей это понравилось. Родители потрясающие, умницы, принимают участие в жизни детей. Владеют строительной компанией, живут в большом доме, который отец построил собственными руками. Она восхищалась матерью, но отца прямо-таки боготворила. Настоящий хемингуэевский типаж, вплоть до седой бороды и рыбацкого свитера. Ее от природы хрипловатый голос стал ниже на октаву, когда она заговорила о погибшем брате и о том, что после его смерти родители так до конца и не оправились. Словами она словно обволакивала нас обоих, отделяя, как занавесом, от остального мира.

Сразу после полуночи начался снегопад.

– Смотри, – воскликнула она, указывая на окно. – Пошли погуляем!

Напялив шапки и шарфы, мы бродили по кампусу, задирая головы и ловя ртом снежинки.

– Ты заметил, что мы говорим уже много часов? – спросила она.

– Да, и ничего не учим, – ответил я.

– Знаю.

Мы неуверенно поглядели друг на друга.

– Итак, что означает Джей Ар? – спросила она.

– Скажу, когда познакомимся поближе.

Это был просто рефлекс – я не хотел отвечать ей обычной ложью, но и правду открыть пока не мог, – но почему-то мои слова прозвучали зазывно. Я не успел как-то исправить их или смягчить, потому что Сидни вдруг прижалась ко мне. Бок о бок мы побрели через снег, сталкиваясь боками и рассматривая отпечатки наших ног, идущие параллельно.

Вернувшись к ней в квартиру, мы выпили горячего шоколада, закурили и продолжили болтать о чем угодно, кроме дела Брауна против Совета образования. На рассвете она приготовила нам яичницу и кофе. Я ушел от нее за час до начала экзамена, совершенно неготовый, но мне было наплевать. Несколько часов я бессмысленно водил карандашом по голубоватой бумаге экзаменационных бланков, писал какую-то чушь про Конституцию, зная, что все равно провалюсь, и тем не менее пребывая в экстазе, потому что через пару минут после конца экзамена мы с Сидни увидимся снова. Я знал, что она войдет ко мне, не стучась, и она вошла.

– Как успехи? – спросила она.

– Не очень. А у тебя?

– Порядок.

Я спросил, не хочет ли она пойти выпить кофе, но Сидни спешила. Она уезжала домой, и надо было поторапливаться, чтобы успеть до больших пробок.

– А у тебя какие планы? – спросила она.

– Еду утром в Аризону.

– Здорово. Веселого Рождества. И еще раз спасибо за прекрасный вечер.

Она коротко чмокнула меня в щеку и помахала рукой, выплывая за дверь.

Я купил упаковку из шести банок пива и уселся на подоконник: пил, слушал Синатру и наблюдал за студентами во дворике подо мной. Они прощались, обнимались и уезжали на Юнион-Стейшн. Кампус пустел, словно воздушный шар, из которого выходит воздух. Зазвонил телефон. Наверное, мама – хочет узнать, как прошел экзамен. Но нет. Это была Сидни. Из машины. Телефон в машине? Никогда не слышал о таком.

– И снова привет, – воскликнула она. – Приезжай поужинать.

– Вместе? Этим вечером?

– Вместе. Этим вечером. Перезвони и скажи, на какой поезд взял билет. Я тебя встречу на станции.

Я повесил трубку, сделал глоток пива и разрыдался. Впервые в жизни я плакал от радости.