Нежный бар. История взросления, преодоления и любви

Как-то раз, пока Сидни спала, я уселся в кресле в ногах кровати, открыл банку пива и постарался разобраться в собственных чувствах. Сначала меня покорила ее красота, это я прекрасно осознавал, но теперь все стало куда серьезнее. Это было больше, чем секс, больше, чем любовь. С Ланой я испытал, что такое сексуальное влечение, еще с парой-тройкой девушек – что такое легкий романчик, но то была лишь подготовка к происходившему сейчас – чему-то огромному, что изменит меня навсегда и может даже убить, если я не буду осторожен, потому что я уже в отчаянии. Тем не менее я понимал, что все отдам за это чувство, за эту первобытную вдохновляющую силу, которой мне так не хватало все мои девятнадцать лет. Я всегда считал, что секс и любовь – великие катализаторы, превращающие мальчика в мужчину, и много людей, которым я доверял, это подтверждали, но до сих пор их слова оставались для меня теорией. Я и не представлял себе, какой разрушительной силой эти катализаторы обладают и какое возникает волшебство, когда секс и любовь встречаются, объединившись в одном человеке. О да, я был циником, но сейчас, когда Сидни открыла глаза и я заглянул в эти бездонные карие озера, в самую глубину ее души, мне стало ясно, что она способна произвести во мне такую метаморфозу и, возможно, сотворить чудо. Она может сделать меня мужчиной, более того, Сидни может сделать меня счастливым.

Когда мы выбирались из постели, я смешивал нам кувшин джина с мартини и мы валялись на диване в гостиной и болтали. Детство, проведенное за слушанием Голоса, давало наконец-то свои плоды. Я много что мог уловить в голосе Сидни – ее надежды, ее страхи, подтексты и оригинальные повороты ее жизни. Чтобы показать, как внимательно я слушаю, я пересказывал ей ее же истории своими словами и предлагал новое их толкование. Ей это нравилось.

Рассказывая Сидни о себе, я кое-что улавливал в своем голосе тоже. Всю жизнь я был для себя строгим цензором. Но теперь я выражал свои чувства, выплескивал их перед этой прекрасной женщиной, которая слушала так же страстно, как занималась любовью. Захваченный новообретенной свободой, на четвертый или пятый наш день вместе я сказал Сидни, что хочу жениться на ней. Мы ели бублики у нее на кухне. Она перестала жевать и уставилась на меня.

– Жениться? – переспросила она.

– Да, – сказал я. – Подарить бриллиантовое кольцо и жениться на тебе. Когда-нибудь.

Глаза ее расширились, и она выскочила из комнаты.

Вскоре после этого Сидни заявила, что нам пора возвращаться в большой мир.

– У меня начинается агита.

– Что-что? Агита?

– Мне нужен свежий воздух, Бедовый. Нам пора записываться на лекции. Йель? Жизнь? Помнишь?

– Это из-за того, что я сказал? Чтобы нам…

– Я тебе потом позвоню.

Я сел на следующую электричку до Нью-Йорка, потом на Пенн-Стейшн пересел на железную дорогу до Лонг-Айленда, в местный поезд на Манхассет. Дядя Чарли изумился, увидев, как я вхожу в двери «Публиканов» спустя неделю после отъезда в Йель.

– Кто умер? – спросил он.

– Никто. Мне просто захотелось увидеть дружеские лица.

Он ткнул пальцем мне в грудь. Я сразу почувствовал себя лучше. Потом дядя Чарли потянулся за джином. Я нахмурился.

– Нет, – сказал я. – Джина не надо. Пожалуйста. Как насчет скотча?

Его лицо приобрело оскорбленное выражение. Сменить напиток? Немыслимое нарушение протокола «Публиканов». Но он видел, что я страдаю, и не стал на меня давить.

– Что стряслось? – спросил он, наливая мне бокал.

– Проблемы с девушкой.

– Выкладывай.

Он передвинул бокал ко мне по стойке, словно ферзя на шахматной доске. Я вкратце обрисовал ему ситуацию, опустив лишь ее причину – упоминание о браке.

– Она просто вышвырнула меня, – сказал я. – Заявила, что у нее агита.

– Что, черт побери, за агита?

– Наверное, это нервы, на идише.

– Она еврейка?

– Нет, просто любит разные слова.

Мужчина в красно-черной охотничьей куртке и оранжевой охотничьей шапке присел рядом со мной.

– Ну, парень, – сказал он, – как дела на войне?

– У его девушки агита, – ответил дядя Чарли.

– Жаль это слышать.

Я рассказал Охотнику свою историю, от первой встречи с Сидни до того, как она мне дала от ворот поворот. Пока дядя Чарли был занят, обслуживая других клиентов, я рассказал Охотнику и о своем дурацком предложении.

– Вау, – воскликнул он. – Вау, вау, вау. А что насчет твоего приятеля?

– Какого?

– Того, который встречается с этой девчонкой. Он знает, что ты ее трахал?

Дядя Чарли вернулся и, опершись локтями о стойку, прислушался к нашему разговору.

– О! – ответил я. – Мой приятель. Вообще, она даже не особо ему нравится. Они просто общаются. Ну, вы понимаете. Ничего особенного.

– Нет, – сказал Охотник. – В том-то и проблема. Девчонки приходят и уходят, вечно у них то агита, то ангина. А друга ты подставил. Нарушил кодекс. И должен это исправить.

– Думаю, вы не понимаете… – начал я и поглядел на дядю Чарли в поисках поддержки, но он уже тыкал пальцем Охотнику в грудь.

Глава 24. Святой отец из поезда